Гулящая

, не угадаешь, чего тебе хочется. Опять же дети. Дети как дети. Если б ты к ним с лаской, так и они бы к тебе с тем же. А ты на порог не успел ступить - и пошел брюзжать. Понятно, и дети испугаются.

- Толкуй. Все вы так! Я во всем виноват. Чего же вы меня, виноватого, позвали к себе? Судить? Ну, что ж, судите!

- Ведь вот опять ты, Грицько, ссору заводишь. Тебе говорят по-хорошему, а ты опять за свое. Нет чтобы сесть, как говорят, рядком да побеседовать ладком.

- О, ты мягко стелешь, да каково будет спать! - проворчал Грицько.

- Нет, я правду тебе говорю. Чего тут прятаться, чего вилять, как лисица хвостом? Ты сам подумай: стар ты стал, немощен... глядеть надо за тобой, присматривать. А кому же ты ближе, как не родне? Ну, не было бы у тебя никого близкого, а то ведь у тебя сын, невестка. Чего бы я, как вол, который один ходит в ярме, одна бы сидела в своём углу. Человек не колода: куда ни положи, там и будет лежать. Человеку иной раз и поговорить нужно... Взял бы да перебрался к сыну, один ведь он у тебя, и присмотрели бы тут за тобой, и поговорить было бы с кем.

- Не стало старухи, не стало и счастья! - глухо проговорил Грицько.

- И то правда. Старуха, царство ей небесное, и жена была хорошая, и хозяйка разумная, да и руки у нее были золотые. Да что поделаешь умерла... Все мы под богом ходим. Он один знает, что творит над нами, и нам не скажет. Умерла так умерла. Из могилы не воротишь. А тебе все-таки не годится своих сторониться, обходить.

- Да что это ты заладила, обходить да обходить! - крикнул Грицько.Кто обходит? Я их или они меня? Вот ты говоришь - сын, мол, у тебя, к сыну тянись. А ты знаешь моего сына? Он еще смолоду все наперекор мне делал. Хотел я женить его на девке Куца. Чем не жена! И богатая и из семьи хорошей. Так нет же, принес черт Христю Притыку. Тоже мне цаца! Чего мне стоило отговорить его? Один бог знает, может, и душой пришлось покривить, и грех взять на душу, пока обломал. Что ж он? Блажь на себя напустил. Дурак дураком стал.

- Отец, когда это было,- понурясь, сказал Федор, а Христя сидела красная-красная и, не зная, что делать, все прижимала к груди маленького Петрика.

- Давно? - крикнул Грицько, поднимаясь, и стал, как каланча, посреди хаты.- Давно, говоришь? А после этого? Мы же с покойницей насилу тебя отходили, насилу на путь наставили. Женился ты. Нашлась такая, что пошла за тебя. Стали мы жить вместе. Так и ты и невестка только и делали, что славили нас на все село. Только и разговору было у вас: "Вот если бы отец отделил нас, да дал бы нам землю, да дал бы нам хату, мы б тогда знали, для кого работаем, для кого трудимся". Живя у отца, они, вишь, не для себя работали! Ладно, быть по-вашему. Поговорили мы со старухой, отделять так отделять. Кто усадьбу купил? Кто хату выстроил? Перевез их - живите себе; и землю дал. Что же, мне спасибо сказали за это? Опять слышу: "Отделить отделил, да чем наделил? Выпихнул со двора, и вся недолга!" Ах, черт бы вас побрал! Да разве я вам не отец? Да