Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Однако даже сам Ролло-младший забросил теперь тормоз. Модель ржавела среди других недоношенных созданий молодого техника под его верстаком. Это была, как он говорил, «одна из тех идей, которые так, между прочим, приходят в голову». Сейчас он был занят производством усовершенствованного стеклоочистителя, а Крис изучал банковское дело.

Каждый вечер, усевшись у себя в комнате за старый скрипучий стол, Крис с великой неохотой погружался в «Практическое руководство по банковскому делу в Англии» сочинения Теофилуса Уокера, на редкость тупого человека. Уокер, повидимому, написал свое руководство с единственной целью сделать его как можно менее удобопонятным. Он явно принадлежал именно к этой категории составителей учебников. Его объяснения были то невразумительно лаконичны, то невразумительно пространны: он заполняя целые страницы непонятными ссылками, забираясь все выше и выше по иерархической лестнице банковских авторитетов, отчего в конце концов пропадало всякое желание следовать за ним, голова начинала кружиться и ум заходил за разум. И все это было невыразимо скучно, от начала до конца проникнуто нарочитой, педантичной, усыпляющей скукой.

И все же ради отца Крис готов был сразиться даже с Теофилусом Уокером. Старик упрашивал его с таким волнением, что это просто невозможно было выдержать. Он просил и просил, а Крис стоял, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя, как ладони у него становятся влажными. Этот разговор все же повлиял на него, и с того времени он взялся за Теофилуса Уокера. Но когда под окном появлялся Ролло-младший на своем форде, и начинал давать гудки, они действовали на Криса, как призывные звуки рога, доносившиеся из волшебной страны.

Ролло садился на кровать и смотрел на своего друга задумчивым соболезнующим взглядом человека, пришедшего навестить узника в одиночной камере. Иногда он сам на минуту заглядывал в Уокера; при этом его брови сдвигались все больше и больше, затем он переворачивал книгу, рассматривал корешок со таким видом, точно хотел убедиться в том, что это действительно книга, предназначенная для чтения, и бормотал: — Кому нужна эта чепуха? — Ему просто не верилось, что можно печатать подобный вздор.

— Крис, отец позволил мне взять старое шасси, чтобы собрать гоночную машину.

— Не может быть!

— Я тебе говорю.

Крис с такой завистью посмотрел на Ролло, что тому стало жаль друга, и, ласково потрепав его по плечу, он сказал:

— Ну, уж ладно! Я не буду начинать сборку, пока ты не разделаешься с этой белибердой. А как насчет перерыва?

— Не могу. Надо нажимать.

— Ладно, приятель! — Ролло-младший удалился. Крис некоторое время прислушивался к фырканию мотора на Кэмберленд-авеню, потом, вздохнув, опять взялся за гранитного мистера Уокера.

Эрнест тоже трудился: он сидел в гостиной и изучал бухгалтерию. На столе перед ним была разложена внушительная коллекция книг и тетрадей. Его склоненная над книгами голова, которую мистер Бантинг заметил через окно, казалось, говорила: «Смотри, как упорно иду я к намеченной цели». На что мистер Бантинг отвечал sotto voce, по очень решительно: «Валяйте, валяйте, молодой человек, но платить двести фунтов залога я не намерен».

Бухгалтерия увлекла Эрнеста. Эта наука оказалась гораздо обширней, чем он думал раньше, но его открытие не только не испугало, а скорее даже обрадовало его. При мысли о том, что всякому заурядному человеку этот предмет показался бы скучным и трудным, в нем крепла уверенность, что сам он человек далеко не заурядный. Он чувствовал, что сам он в какой-то мере исключение, и строил самые честолюбивые планы, как и полагалось исключительному человеку. Сначала он овладеет основами бухгалтерской науки, а затем, забрасывая свою сеть все дальше и дальше, захватит все смежные вспомогательные предметы. Он накупит еще много книг. И будет работать. Как он будет работать!

Мысли, подобные этим, нередко заставляли его погружаться в мечты над раскрытой книгой, и тогда он подолгу сидел, строя планы из рисуя узоры на промокательной бумаге. Он называл это «накапливанием вдохновения». Этот метод рекомендовался учебником психологии.

Если бы только он мог подписать контракт с одной из вестэндских фирм и засесть за подготовку к экзаменам? Людей, овладевших первой ступенью сложной бухгалтерской науки, вероятно, ждут отличные должности, замечательные должности: вы сидите в роскошной, похожей на дворец, частной конторе и принимаете «ответственные решения». Так, по крайней мере, изображалась профессия бухгалтера в проспектах Старейшей Школы.

Он мечтательно поднял глаза, и тут звук косилки привлек его внимание. Рисовавшаяся его взору картина сердечных рукопожатий, которыми он обменивался с директорами фирмы, выражая им благодарность за щедрую прибавку жалованья, бесследно исчезла. Из роскошных палат, созданных его воображением, он низринулся в унылую гостиную коттеджа «Золотой дождь». Косилка, казалось, настойчиво требовала, чтобы к ней прислушивались. Она, жужжа, проползла по узкой полоске дерна, остановилась, крякнула и, жужжа, поползла обратно. Во время каждой паузы мистер Бантинг, задыхаясь, издавал: «Уф!» и затем, подвигаясь вперед, пыхтя и надувая потные щеки, проходил мимо окна, повидимому, увлеченный своей косилкой, как ребенок заводным паровозом. Только и знает, что свой газон подстригать! — подумал Эрнест. — Неужто он не может хоть на минуту оставить его в покое? Или он думает, что человек может заниматься изучением столь трудного предмета, как бухгалтерское дело, когда под окном поднимают такую возню? Впрочем, его отец вовсе не заинтересован в том, чтобы он занимался. Он хочет, чтобы Эрнест ползал по цветочной клумбе, выпалывая крестовник, или укатывал катком дорожки, словом, чтобы он делал «что-нибудь полезное». Не дальше чем вчера он буквально так и выразился. Уже по этому можно судить, как ограничен, как безнадежно узок его кругозор.

Эрнест раздраженно оттолкнул от себя книги. Где уж тут сосредоточиться! Есть ли в Англии хоть один одушевленный столь же благородным честолюбием юноша, которому приходилось бы преодолевать такие дурацкие препятствия? Просить о чем-нибудь мать теперь тоже совершенно бесполезно. За последнее время с ней произошла какая-то необъяснимая перемена. Эрнест склонялся к мысли (так же как Крис и Джули), что миссис Бантинг заразилась от своего мужа горячкой бережливости и притом в исключительно тяжелой форме. Что же касается уплаты за него залога...

В последние дни стало ясно, что она не собирается это делать. Стоило Эрнесту упомянуть о табачных акциях, и она смущалась, краснела, всячески уклонялась от ответа. А ведь это была ее мысль — продать акции. Сначала она покупала ему учебники и письменные принадлежности, а теперь и знать больше ничего не хочет. Это возмутительно, это просто нечестно, думал Эрнест, поманить человека, заставить его зубрить так, как это делает Эрнест, а затем бросить его на произвол судьбы.

Гнетущее чувство, что его обошли, предали и обрекли на неудачу, охватило Эрнеста. Ему никогда не удастся пробить себе дорогу, никогда, нечего и стараться. Он может лезть из кожи, убивать на зубрежку все свое свободное время, а в результате ни на шаг не сдвинется с места, — как стучал до сих пор на пишущей машинке в Килвортском городском управлении, так и будет стучать до конца жизни. Если бы он был такой, как все, то уж куда ни шло, он бы тогда и относился ко всему иначе. Но если ты от природы честолюбив, неглуп, и наделен незаурядными способностями...

Жужжание косилки, наконец, прекратилось: Эрнест мог теперь возобновить свои занятия. Но он этого не сделал. Он так глубоко погрузился в уныние, что сидел, барабаня пальцами по столу, бесцельно перелистывая страницы учебника и думал о том, что сегодня нет уж никакого смысла продолжать работу. Если занимаешься чем-нибудь, требующим напряженного внимания, и тебя прерывают, чрезвычайно трудно снова войти в колею. Конечно, отец и понятия об этом не имеет: ему ведь никогда не приходится так напрягать внимание.