Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

— Ты пойдешь к нему домой — на Бленхейм Кресчент? — с благоговейным трепетом спросила она.

— Бленхейм Кресчентом меня не запугаешь, — ответил он, суетливо собираясь в дорогу и снова становясь самим собой. — Скорее чистый воротничок и мои воскресные башмаки. Это дело нельзя откладывать.

Итак, мистер Бантинг, усталый и подавленный, но в своем новом пальто и котелке, не без волнения позвонил у двери дома мистера Лика и был допущен в гостиную этого джентльмена. Это была большая, просторная, приветливая комната, и вид ее сейчас же заставил мистера Бантинга оценить богатые возможности банковской карьеры. На всем лежал отпечаток утонченной роскоши, все говорило о высоком жизненном уровне, несравненно более высоком, чем уровень жизни в Кэмберлендском поселке. Все это восхищало мистера Бантинга, но вместе с тем и слегка его подавляло. Почему эта комната произвела на него такое впечатление, он и сам не мог понять. Даже ковры не просто устилали пол, а, казалось, были разбросаны как попало, даже диваны не были чинно расставлены вдоль стен, а стояли как-то наискось. Как ни странно, но это ему почему-то понравилось. На стенах — хотя и не в таких хороших рамках, как у него дома, — висели не литографии, а настоящие картины. Как специалист он сразу оценил каминные щипцы. Медь, добротный материал, настоящее старое английское изделие, стоит по меньшей мере...

— А, мистер Бантинг!

— Мистер Лик, высокий, тощий, в светлокоричневой домашней куртке, скользнул в комнату, распространяя вокруг себя легкий аромат турецкого табака, и быстро с головы до ног окинул взглядом своего посетителя, словно колонку цифр, быть может, не совсем правильно подсчитанных. С этим человеком, должно быть, нелегко работать, подумал мистер Бантинг. У него было даже какое-то отдаленное сходство с Вентнором, и это помогло мистеру Бантингу особенно горячо выступить на защиту Криса.

— Конечно, — уронил мистер Лик, пока мистер Бантинг распространялся по поводу простительного, по его мнению, легкомыслия молодости. — Да, конечно, конечно, — повторил он, время от времени с удивительной точностью стряхивая пепел папиросы в самый центр фарфоровой пепельницы. — Разумеется!

Когда мистер Бантинг начал уже безнадежно повторяться, мистер Лик вынул из внутреннего кармана куртки черный сафьяновый бумажник, достал оттуда листочек бумаги, холеным указательным пальцем разгладил на нем все складки и протянул его мистеру Бантингу для ознакомления.

— Вот на что ваш сын тратит служебное время и — я позволю себе добавить — служебную бумагу, мистер Бантинг. Это отнюдь не первый образчик, обнаруженный мною. Можете вы тут хоть что-нибудь понять, найти какой-то смысл, какую-то целесообразность?

Мистер Бантинг внимательно и досконально обследовал предъявленный ему документ. Это был чертеж, технический чертеж, очень аккуратно исполненный, точно рассчитанный и снабженный цифровыми выкладками. Но он ровным счетом ничего не говорил уму мистера Бантинга. (На самом деле это был чертеж последней модели автоматического автомобильного тормоза системы Ролло-Бантинг.)

— Абракадабра, не так ли?

Мистер Бантинг сам не знал, следует ли ему принять или отвергнуть это определение, но постарался удержать его в памяти, с тем чтобы справиться на этот счет в толковом словаре.

— Пожалуй, в какой-то мере... — отважился он, наконец.

— Видите ли, — пояснил мистер Лик, чувствуя необходимость начать с азов и изложить основы своей жизненной философии, — мы хотим, чтобы молодые люди, служащие в нашем банке, изучали банковское дело. Не химию, не агротехнику, не учение Афанасия Александрийского. Просто банковское дело, мистер Бантинг. Это наша специальность. И тут есть над чем потрудиться молодому человеку, даже если он не будет отвлекаться посторонними предметами. А моя обязанность как управляющего следить за тем, чтобы они действительно его изучали.

— Конечно, конечно, — с готовностью согласился мистер Бантинг. — Вполне вас понимаю. Я сам заведую отделом. Да, да, в магазине Брокли, в Сити. Разумеется, вы должны поддерживать дисциплину. Это ваша прямая обязанность. Но все же в таком случае, как с моим сыном, отцовское слово, во-время сказанное отцовское слово... — его просительный взгляд был устремлен на лицо мистера Лика.

И было что-то в тревожной пытливости этого взгляда, что заставило мистера Лика невольно отвести глаза в сторону.

— Конечно, я вполне согласен с вами относительно этого, сэр, — и мистер Бантинг постучал по чертежу своими короткими толстыми пальцами. — Разумеется, это абаркадабра. Не может быть никакого сомнения. Я сам теперь это вижу. И кроме того, он не должен был заниматься этим на службе. Но все же, с другой стороны... — Мистер Бантинг судорожно проглотил слюну. Видите ли, сэр, он меня очень беспокоит. Я ничего не жалел для моих мальчиков, и если вы уволите его... — в взгляд мистера Бантинга был прикован к лицу управляющего. — Разрешите, я поговорю с ним, сэр. Я чувствую, я уверен, что когда поговорю с ним, когда я скажу ему... — Он запнулся, запутавшись в бессмысленном повторении одних и тех же слов; он невольно наклонился вперед, он смотрел на мистера Лика глазами бессловесного животного, в голосе его звучала мольба, с каждой минутой он становился все более и более жалким и беспомощно наивным.

Внезапно мистер Лик чувствуя себя не в силах противиться этим мольбам, встал и положил руку на плечо мистера Бантинга.

— Я вижу, для вас это очень серьезный вопрос. Вы, кажется, очень расстроены.

«Ужасно!» — чуть не сорвалось с губ мистера Бантинга, но он сдержался и только кивнул в ответ.

— У меня и без того немало забот, сэр.

— Да, — произнес мистер Лик глубокомысленно, — у каждого из нас есть свои заботы. Я уж совсем было решил уволить вашего сына, а теперь... — он устремил на мистера Бантинга задумчивый взгляд.

— Дайте еще ему попробовать, сэр.

Лик глубоко вздохнул. — Хорошо, мистер Бантинг, пусть будет по-вашему. Правда, это против моих принципов, но я согласен еще раз дать вашему сыну возможность исправиться. Но это в последний раз, имейте в виду. Мистер Бантинг почувствовал, что холодная и костлявая, рука, которую он схватил, ответила ему крепким, дружелюбным рукопожатием.

«Неплохой человек, честное слово, — подумал он, закрывая за собой калитку. — Нужно только уметь подойти к нему».

Усталый, но торжествующий, взобрался он, уже во второй раз за этот вечер, вверх по холму и вышел на Кэмберленд-авеню. Устроители Кэмберлендского поселка всегда подчеркивали преимущества жизни на холме, но мистер Бантинг с каждым днем все меньше и меньше склонен был с ними соглашаться. Вид запущенного, неподстриженного газона в саду заставил мистера Бантинга почувствовать, как бесконечно он устал. Он всегда любил подстригать свой газон, любил позвякивание косилки и запах свежего сена, всегда связанные с этим занятием. Но только не сегодня, нет. Пусть его газон — позорище для Кэмберленд-авеню, но он не в состоянии приняться сейчас за работу. Почему это никому из мальчиков никогда даже в голову не приходит подстричь газон, подумал он; и затем с возрастающим возмущением: почему им вообще никогда не приходит в голову поработать немножко в саду? Дела там сколько угодно, а они пальцем не шевельнут. Ему уже начала надоедать эта вечная возня с садом, но придется заняться им. Ему, а не сыновьям! О, нет! Они для этого слишком важные. Они будут прогуливаться по саду, когда он приведет его в порядок, покуривать папироски и ронять покровительственным тоном: «А ты тут немало потрудился, папочка».

Он устало опустился на самодельную скамью и по какой-то ассоциации вспомнил о налоге. Слава богу, он уплатил его наконец, — девять фунтов десять шиллингов! — а через два месяца снова придет повестка. Ему вдруг бросилось в глаза, что дом следовало бы покрасить. Окинув его критическим оком, он увидел, что краска совсем облупилась. Удивительное дело, живешь и не замечаешь, что делается вокруг тебя, а потом в один прекрасный день оглянешься, — и все вдруг так и полезет тебе в глаза.