Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

— Я не слышал, чтобы вы о чем-нибудь спрашивали. Все, что я слышал, — это грубую, непристойнейшую брань. Вы понимаете, что так продолжаться не может?

— Я вынужден был сделать ему выговор, сэр. Уж очень он стал пронырлив.

— Что-о? Как вы сказали?

— Нахален, сэр.

Вентнор медленно оглядел мистера Бантинга, словно перед ним был какой-то старый, залежавшийся товар.

— Вы давно служите в нашей фирме, Бантинг, и мне не хотелось бы прибегать к крайним мерам. Но если вы будете оскорблять и запугивать всякого подающего надежды молодого человека, взгляды которого не совпадают с вашими, я вынужден буду серьезно призадуматься над вашим положением. Вы меня понимаете?

— Да, сэр. — Он еле-еле выдавил это из себя. Губы у него пересохли, сердце бешено колотилось. Возмущение, протест поднимался в его душе — протест против этого оскорбления, против несправедливости и нечестной игры, против поругания всех смутных, по дорогих его сердцу идеалов.

— Боюсь, Бантинг, что я не могу этого так оставить. Мне придется поговорить о вас с мистером Брокли.

Мистер Бантинг почувствовал малодушное желание униженно попросить Вентнора сжалиться над ним. Но он сидел не шевелясь и упрямо молчал.

— Вы, надеюсь, поняли?

— Понял, сэр.

Стук захлопнувшейся за Вентнором двери донесся до него как будто откуда-то издалека.

Несколько минут он просидел за столом совершенно подавленный. Господи! Скорей бы это кончилось! Умереть бы, что ли! В чем его вина? Ни в чем. Единственное его преступление — старость: ему стукнуло шестьдесят два года, и его хотят сдать в архив.

На мгновение жалость к самому себе влагой затуманила ему взор.

А надо продолжать обход, выдерживать любопытные взгляды приказчиков. Он критически оглядел себя в зеркале и вышел из закутка. В дверях он столкнулся с курьером из конторы.

— Вам телеграмма, сэр.

Мистер Бантинг вскрыл телеграмму и прочел:

«Телеграмма подписанная Хаулэш Линпорт предлагает только землю 1000 одну тысячу советует согласиться телеграфируй немедленно мамы нет понять невозможно Эрнест».

— Эрнест! А, чорт бы побрал все на свете воскликнул мистер Бантинг и, стукнув кулаком по столу, с досадой уставился па подпись.

Но мгновение спустя мысль об этой второстепенной неудаче уже исчезла из его сознания. Он перечитал телеграмму и почувствовал, как ширится, переполняясь радостью, его сердце, словно живительный родник забил в его груди. Он схватил котелок, обеими руками нахлобучил его на голову и, задыхаясь, бросился со всех ног в выходной двери. На пороге он остановился и повелительным движением указательного пальца поманил к себе Слингера.

— Присмотрите тут пока, щенок, — приказал он.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Тысяча фунтов! Сердце мистера Бантинга весело плясало, словно под перезвон рождественских колоколов. Он сообщил о своей удаче Кордеру, он прокричал радостную весть на ухо старому глухому швейцару и едва не поддался соблазну возбудить зависть самого распроклятого Слингера. Но он тут же обуздал себя, ибо принадлежал к числу людей, для которых сомневаться в своем счастье так же естественно, как ласточкам прилетать по весне.

Десятки раз за этот день удалялся он к себе в закуток, перечитывал телеграмму Эрнеста и снова и снова удостоверялся в том, что это не галлюцинация, что там действительно все так и написано. В поезде, возвращаясь домой, он перечитывал ее снова и, поднимаясь в гору к Кэмберленд-авеню, ощупывал жилетный карман, куда он ее спрятал. Она все еще была здесь, как башмачок Золушки — живое свидетельство, что все это не сон. Все же он не успокоится, пока не увидит настоящую телеграмму от Хаулэша. Телеграмма — дело каверзное. Какая-нибудь ошибка меняет весь смысл. Но он слышал, что за несколько пенсов можно получить на почте копию.

«Тысяча фунтов! Как обещал. Молодчина Хаулэш, — думал мистер Бантинг. — Энергичный».

Эрнест, Крис и Джули собрались в гостиной, чтобы устроить ему торжественную встречу. Как только мистер Бантинг появился в дверях, раздались приветственные возгласы. Он сразу почувствовал, что дети рассматривают эту тысячу фунтов, как некий дар небес, предназначенный для всего семейства. Они от души поздравляли его, не скрывая своего изумления. Кто такой Хаулэш? Послал ли мистер Бантинг ему телеграмму? Принял ли мистер Бантинг его предложение? Целый залп вопросов.

Но это проявление интереса к его делам не обмануло мистера Бантинга; он понимал, что этот интерес вызван исключительно меркантильными соображениями. Самые фантастические планы, вероятно, уже родились у них в голове, и промах миссис Бантинг, прозевавшей телеграмму, с каждой минутой казался ему все более прискорбным. «Можно подумать, что это их тысяча фунтов, а не моя», — возмущенно подумал он и с непроницаемым видом дипломата сел на стул, согнулся в три погибели и занялся расшнуровыванием башмаков; восторженный гул понемногу затих.

Затем Эрнест начал сызнова, более осторожно:

— Ты получил мою телеграмму, папа?

— Получил.

— Я сначала никак не мог понять, во чем дело. Я совсем забыл, что у тети Энни была какая-то собственность в Линпорте. Вот это ты, должно быть, и продаешь?

— Возможно.

— А-а, папочка, — воскликнула Джули, — так вот почему ты все время выбегал встречать почтальона! Крис говорил, что это, наверное, насчет Линпортских домов, но нам и не снилось, что ты получишь тысячу фунтов, — и она неистово стиснула его в объятиях, что он стоически перенес, придерживая за задник уже наполовину надетую домашнюю туфлю.

— Спасибо, — оказал он, получив свободу действий и закончив процесс обувания.

— Папка, дорогуша! — воскликнула Джули, решив во что бы то ни стало добиться ответа. — Ну скажи, ты рад?

— Вот получу деньги, тогда и буду радоваться. Пока еще ничего нет. Одна телеграмма.

— Очень важно, — разъяснил Эрнест, — получить задаток. Сделка считается совершившейся при любом размере задатка, но обычно принято давать десять процентов. После этого нотариус составляет купчую.

— Хаулэшу, вероятно, это известно, — сухо заметил мистер Бантинг. — Будем мы сегодня чай пить или нет?

Показав таким образом, что он желает переменить тему разговора, мистер Бантинг сел за стол. Дети его тоже уселись, обменявшись, взглядами более красноречивыми, чем слова. На их условном языке эти взгляды обозначали: «Безнадежен! Тысяча фунтов, и хоть бы улыбнулся. Просто невероятно». Он даже сосиски ел без всякого удовольствия, сердито разрывая их на куски с таким видом, словно его поражало, почему на его тарелку неизменно попадают самые толстокожие экземпляры. Между тем миссис Бантинг едва заметным движением бровей умоляла младшее поколение оставить его в покое.

После ужина на кухне она сделала попытку развеселить его:

— Подумай, Джордж, как это чудесно! Как ты мечтал, так и вышло.

— Жаль только, что телеграмма попала в руки Эрнесту.

— Меня не было дома, ну, а раз пришла телеграмма, он, понятно, вскрыл ее. В конце концов, рано или поздно, а пришлось бы им сказать.

Мистер Бантинг что-то хмыкнул себе, под нос, подтверждая роковую неизбежность этого несчастья.

— Ты вот говорил, что хочешь, на покой, Джордж, я все думала об этом. Тысяча фунтов, конечно, большие деньги, но я не знаю, как мы даже и теперь обойдемся без твоего жалованья.

— Не знаешь? — мистер Бантинг произнес это тоном вопроса, но, по правде, говоря, он и сам не знал. Разве только, если продать «Золотой дождь». За последние дни он уже обдумал свое финансовое положение: он прикидывал и так, и этак, на все лады. Он составлял смету за сметой, силясь наперекор неумолимой арифметике добиться более благоприятных итогов. Но стоило только взяться за карандаш и бумагу, и тысяча фунтов уже переставала быть той магической суммой, какой она рисовалась ему в воображении. Он был потрясен ничтожностью суммы дохода, на которую он, даже теперь, мог рассчитывать.