Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

Миссис Бантинг увидела его в окно и поманила к себе. Она гладила белье, и он с досадой подумал: вечно-то она за работой. Он никогда не видел, чтобы Джули что-нибудь гладила, если не считать каких-то прозрачных тряпок, которые она загораживала от него с недавно появившимся у нее таким идиотски стыдливым видом, словно ни один мужчина на свете никогда не видал дамских панталон.

— Ну как, говорил ты с ним, Джордж? Все сошло благополучно? — Можно было подумать, что он только что побывал на приеме в Букингемском дворце.

— Конечно, все в порядке. Знаешь, Мэри, банковская служба — очень неплохое дело. Ты бы видела, какая у этого Лика гостиная. Он прекрасно живет. Вот по этой дорожке Крису и надо идти — выдержать испытания и получить должность управляющего. Я хочу с ним поговорить. Дома он?

— Нет, милый. Один Эрнест дома.

— Это-то я слышу, — едко заметил мистер Бантинг. Медленные, торжественные звуки рояля, извлекаемые чьими-то проникновенными пальцами, плыли по комнатам; меланхолические аккорды следовали один за другим, сливаясь в погребальную мелодию, от которой мистера Бантинга мороз подирал по коже.

— Опять он играет эту гадость! — Господи, Джордж, да ведь это «Лунная соната».

— А мне все равно, что это такое. Мне она до смерти надоела. Не может он сыграть что-нибудь повеселее?

— Господи, Джордж, — взмолилась миссис Бантинг, — ведь это Бетховен!

— Ну и пусть! Все равно дрянь. Почему бы ему не сыграть «Лилию лагуны»? Я купил рояль не для того, чтобы меня каждый вечер выживали сонатами из дому.

— Он только что сел за рояль милый. Он так много занимается.

— Чем это он занимается? Бухгалтерией, надо полагать. — Он придал этому слову чрезвычайно ядовитый оттенок. — Бухгалтерия! Далась ему эта бухгалтерия. Я ведь сказал, что это не для него.

— Знаешь, Джордж милый, я все время думаю об этом. Что если мне продать мои табачные акции?

— Что? — мистер Бантинг, усевшийся было на стул, так и подскочил.

— Они поднялись почти вдвое с тех пор, как я их купила, так что я могу внести за Эрнеста залог, и у меня еще останется... Да нет, Джордж, ты выслушай.

Надо признаться, она его просто поразила. Она уже все обдумала: без каких новых покупок она может обойтись, какие старые вещи можно подштопать. Казалось, она совершенно не замечала, что ее одежда и так уж вся в штопках, не замечала, что ее ботинки прохудились, кофточка износилась, что руки у нее опухли от стирки, которой она занималась сама, чтобы сэкономить на прачке. В первый раз за все эти месяцы мистер Бантинг с любопытством взглянул на свою жену. Пожилая, увядшая женщина, близоруко прищурившись, пытливо, даже тревожно всматривалась в него сквозь сгущавшийся сумрак. На мгновение перед ним возник образ живого, веселого создания с пунцовыми губами, в украшенной цветами шляпке — образ, навеки утраченный, от которого сохранился лишь мягкий, кроткий голос, уверявший его, что какие бы жертвы ни пришлось им принести, ничто не нарушит его личного комфорта.

«Зачем она так говорит?» — думал он. Ее слова резали его, как ножом.

— Послушай, старушка. Я не меньше твоего хочу добра Эрнесту. Но мы не можем... — Он хотел сказать: «позволить себе», но что-то удержало его; быть может, он почувствовал, что эти слова слишком легко слетают у него с языка.

Получив обещание, что она ничего не предпримет, не посоветовавшись с ним, мистер Бантинг вышел в сад и, вдыхая аромат сирени, облокотился о садовую изгородь. Этот сладкий, нежный запах почему-то бередил ему душу. Он чувствовал себя бесконечно одиноким. Из окна доносились звуки «Лунной сонаты», — бурные и стремительные пассажи второй части. Обогнув дом, мистер Бантинг прошел до, конца газона и остановился там в сгущавшихся сумерках.

Тяжелые капли росы лежали на траве, густой запах левкоев плыл в теплом вечернем воздухе. Мистер Бантинг глубоко вздохнул. Он чувствовал красоту ночи, но не мог наслаждаться ею; она наполняла его невыносимой тоской, она издевалась над ним, шепча: «0тдохни, отдохни...» Но отдыха не было.

Мысли теснились у него в голове — клубок мучительных воспоминаний и еще более мучительных предчувствий.

Крис! Сколько денег потратил он на Криса! Дал ему хорошее образование, подыскал приличную службу и никогда не спрашивал с него ни одного пенса за содержание. А Крису на это наплевать, он ничего не ценит, даже работать как следует не хочет! Чертит на службе какие-то идиотские чертежи, да еще ухитрился попасть с ними на глаза старому Лику. Надо поговорить с Крисом. Мистер Бантинг вздохнул и глубоко задумался. Пожалуй, если воззвать к его чувству, обратиться к нему как к товарищу, как мужчина к мужчине... Мысли беспорядочно проносились у него в голове. Через минуту он уже думал о том, что бесполезно взывать к Крису, бесполезно взывать к кому-либо из них.

И вдруг он отчетливо понял, что, как бы он ни боролся, его дело у Брокли безнадежно проиграно, Вентнор все равно его выживет. Скоро, очень скоро, быть может, не пройдет и недели, и он услышит слова, которые положат конец его трудовой жизни. Ибо ему стукнуло шестьдесят лет, и он всю жизнь прослужил в одной фирме, ни для какой другой работы он не годится. Вентнор может, так сказать, вычеркнуть его из книги жизни. И это несчастье заслоняло все остальное. Грудь мистера Бантинга вздымалась от распиравших его чувств. Если он потеряет работу, что тогда с ними будет? Что будет?

А жена хочет продать свои табачные акции и вышвырнуть эти деньги на прихоти Эрнеста.

Так стоял он в своем саду, залитом светом поднимавшейся луны, — маленький толстый человечек, сбитый с толку, встревоженный и невыразимо несчастный, беспомощное человеческое существо, изливавшее свою душевную муку в нечленораздельных восклицаниях и бессвязной брани.

Острый, как, игла, луч света пробегал по газону соседнего сада; Оски с электрическим фонариком охотился за улитками. Мистер Бантинг слышал, как он раздвигает капустные листья и хрипло ругается, расправляясь с улитками. Чуть слышное «чорт бы побрал этого Бантинга, — не сад, а мусорная яма!» донеслось до его слуха. Стоит взглянуть за ограду и задать какой-нибудь вопрос, и выслушаешь целую лекцию об образе жизни и привычках улиток. Но мистер Бантинг чувствовал, что он даже и это не в состоянии сделать, не в состоянии даже немного подразнить Оски.

Словно измерив до дна всю глубину своих несчастий, мистер, Бантинг медленно повернулся, побрел по газону и скрылся в доме.

Миссис Бантинг спускала на окнах шторы.

— Дети ушли?

— Ушли, дружок.

Он чувствовал на себе ее взгляд. Наступило долгое, тягостное молчание. Затем она спросила, и ее вопрос прозвучал так, словно она давно его обдумывала:

— Джордж, что с тобой творится последнее время? Уж не болен ли ты?

— Да нет.

Она подошла к нему ближе; голос ее звучал нежно:

— Джордж, что с тобой? Ты что-то скрываешь. Ты ничего не ешь, не спишь по ночам. Что случилось? Скажи мне, голубчик.

Значит, она все-таки заметила. От близости другой человеческой души лед в его собственной душе растаял; лицо его судорожно сморщилось, рука неуклюже полезла в карман за платком, и слеза, скатившись по небритой щеке, повисла на кончике усов и упала.

— Я расстроен, Мэри. Давно уже расстроен. На работе у меня неладно.

— Расскажи мне, голубчик. Расскажи все.

Они уселись рядышком на старом диване, не зажигая света; она просунула свою руку под его большую ладонь, и ее пальцы все крепче и крепче сжимали его руку, по мере того как он выкладывал ей все: про Вентнора, про Слингера — все. И эту ночь мистер Бантинг спал спокойно.

Разговор Криса с отцом имел одно очень важное последствие: объяснилось таинственное исчезновение чертежа автомобильного тормоза системы Ролло-Бантинг. Эта пропажа вызвала в свое время немало мучительных догадок. Чертеж могли похитить с целью продать его лорду Неффилду (предположение Ролло) или случайно передать вместе с другими бумагами директору банка, чего втайне опасался Крис. Теперь все тревоги рассеялись, и истина раскрылась. Лик отдал чертеж мистеру Бантингу, и мистер Бантинг торжественно его уничтожил. Это, конечно, было досадно, особенно если принять во внимание, что на чертеже был увековечен тормоз новой конструкции, а Крис не мог теперь вспомнить некоторые существенные детали. Как заявил Ролло-младший, их изобретение было настоящим золотым дном, и употребить подобную драгоценность на раскуривание трубки было во достаточной мере несообразно.