Театральный роман (Сборник)

М о л ь е р.

В зале: «Га-га-га-га!..»

Л а г р а н ж.

Р и в а л ь.

Д ю К р у а з и.

Из ложи внезапно показывается О д н о г л а з ы й, садится на борт ее и застывает в позе ожидания.

М у а р р о н.

Х о р в р а ч е й (грянул).

М о л ь е р (внезапно падает смешно). Мадлену мне! Посоветоваться... Помогите!..

В зале: «Га-га-га!..»

Партер, не смейся, сейчас, сейчас... (Затихает.)

Музыка играет еще несколько моментов, потом разваливается. В ответ на удар литавр в уборной Мольера вырастает страшная М о н а ш к а.

М о н а ш к а (гнусаво). Где его костюмы? (Быстро собирает все костюмы Мольера и исчезает с ними.)

На сцене смятение.

Л а г р а н ж (сняв маску, у рампы). Господа, господин де Мольер, исполняющий роль Аргана, упал... (Волнуется.) Спектакль не может быть окончен.

Тишина. Потом крик из ложи: «Деньги обратно!» Свист и гул.

М у а р р о н (сняв маску). Кто крикнул про деньги? (Вынимает шпагу, пробует ее конец.)

Б у т о н (на сцене, задушенно). Кто мог крикнуть это?

М у а р р о н (указывая на ложу). Вы или вы?

Тишина.

(Одноглазому.) Грязный зверь!

Одноглазый, вынув шпагу, поднимается на сцену.

(Идет, как кошка, ему навстречу.) Иди, иди. Подойди сюда! (Поравнявшись с Мольером, глядит на него, втыкает шпагу в пол, поворачивается и уходит со сцены.)

Суфлер внезапно в будке заплакал. Одноглазый глядит на Мольера, вкладывает шпагу в ножны и уходит со сцены.

Л а г р а н ж (Бутону). Да дайте же занавес!

Хор вышел из оцепенения, врачи и аптекари бросаются к Мольеру, окружают его страшной толпой, и он исчезает. Бутон закрыл наконец занавес, и за ним заревел зал. Бутон выбежал вслед за группой, унесшей Мольера.

Господа, помогите мне! (Говорит в разрез занавеса.) Господа, прошу... разъезд... У нас несчастье.

Р и в а л ь (в другом разрезе). Господа, прошу вас... Господа... Господа...

Занавес вздувается, любопытные пытаются лезть на сцену.

Д ю К р у а з и (в третьем разрезе). Господа... Господа...

Л а г р а н ж. Гасите огни!

Дю Круази тушит люстры, шпагой сбивая свечи. Гул в зале несколько стихает.

Р и в а л ь (в разрезе). Войдите в положение, господа!.. Разъезд, господа... Спектакль окончен...

Последняя свеча гаснет, и сцена погружается во тьму. Все исчезает. Выступает свет у распятия. Сцена открыта, темна и пуста. Невдалеке от зеркала Мольера сидит скорчившись темная ф и г у р а.

На сцене выплывает фонарь, идет темный Л а г р а н ж.

Л а г р а н ж (важным и суровым голосом). Кто остался здесь? Кто здесь?

Б у т о н. Это я. Бутон.

Л а г р а н ж. Почему вы не идете к нему?

Б у т о н. Не хочу.

Л а г р а н ж (проходит к себе, садится, освещается зеленым светом, разворачивает книгу, говорит и пишет). «Семнадцатое февраля. Было четвертое представление пьесы „Мнимый больной“, сочиненной господином де Мольером. В десять часов вечера господин де Мольер, исполняя роль Аргана, упал на сцене и тут же был похищен без покаяния неумолимой смертью». (Пауза.) В знак этого рисую самый большой черный крест. (Думает.) Что же явилось причиной этого? Что? Как записать?.. Причиной этого явилась немилость короля и черная Кабала!.. Так я и запишу! (Пишет и угасает во тьме.)

Конец

Драматургия в театре марионеток

Сходство театра и жизни давно перестало быть открытием. Мир – театр, а люди – актеры; это известно каждому, кто не поленился заглянуть в классиков. Хотя бы в объеме школьной программы. Намного труднее применить эти познания к реальной жизненной ситуации: что у нас нынче за пьеса? и какие роли пропишет нам режиссер в следующем действии?

Михаил Булгаков сам писал пьесы, однако, если проследить за его театральной биографией, невольно закрадывается подозрение, что и он был персонажем, только куда более масштабного и бестолкового сценария. Причем сценария коллективного, где каждый следующий сюжетный ход писался обязательно другим драматургом, который понятия не имел о том, что задумывали его предшественники...

Свои первые пьесы Булгаков написал еще в 1920—1921 годах во Владикавказе. В этот город его забросила недавно закончившаяся гражданская война. Уйти с белыми, как он это первоначально намеревался, Булгаков не успел, и тогда перед ним встала непростая задача – прокормить себя и жену Тасю в голодном и разоренном войной городе. Он работал в подотделе искусств, но там не платили денег, он писал рассказы, но их никто не печатал. Тогда Михаил стал писать пьесы – наспех, ради заработка, хотя первая из них была для него отнюдь не случайной.

Речь идет о драме «Братья Турбины» (1920), замысел которой Булгаков лелеял давно. Уже здесь появляется герой, которого зовут Алексей Турбин – фамилию Турбиных носили предки Булгакова со стороны матери. Действие пьесы происходило в 1905 году, она была снабжена подзаголовком «Пробил час». Как и другие пьесы того периода – «Самооборона», «Глиняные женихи», «Парижские коммунары», «Сыновья муллы», – она была ненавистна самому автору, который безжалостно предал ее огню в 1923 году в Москве.

К прежнему замыслу Булгаков вернулся только в январе 1925 года, когда он начал делать наброски пьесы «Белая гвардия» – пока еще название пьесы было тем же, что и у недавно завершенного романа. В апреле Булгаков получил записку из МХАТа о том, что роман «Белая гвардия» привлек внимание одного из режиссеров театра, как возможный материал для пьесы.

В августе пьеса была уже закончена, а в сентябре завязались отношения с другим театром, выросшим из студии МХАТа – театром им. Вахтангова. С ним Булгаков заключил договор на пьесу «Зойкина квартира». В январе 1926 года эта пьеса была единогласно принята к постановке. В это время был заключен договор и с Камерным театром на пьесу «Багровый остров».

Во МХАТе после двойственных оценок Луначарским – то «не вижу препятствий к постановке», то «пошлая пьеса» – и некоторых переделок приступили к репетициям. Одновременно был заключен договор на еще одну пьесу – «Собачье сердце». К этому времени булгаковскую прозу перестали публиковать вообще – раз и навсегда (по крайней мере, при жизни автора).

Лето 1926 года ушло у Булгакова на лихорадочные переделки «Белой гвардии» и «Зойкиной квартиры». На основании предварительного просмотра представители Главреперткома заявили, что пьеса «представляет собой сплошную апологию белогвардейцев». Потянулись бесконечные генеральные репетиции пьесы, переименованной в «Дни Турбиных», на которых решался и никак не мог решиться вопрос: разрешат – не разрешат?

2 октября прошла публичная генеральная репетиция пьесы. Появление на сцене офицеров часть молодежи встретила свистом, но в целом публика была настроена сочувственно. Вечером того же дня спектакль активно обсуждался на диспуте «Театральная политика Советской власти», проходившем в Коммунистической академии.

С докладом на диспуте выступил нарком просвещения Анатолий Луначарский. Часть доклада была посвящена пьесе «Дни Турбиных». Луначарский считал, что пьесу ставить можно: ее идеология сомнительна, но для нас неопасна – наш желудок может переварить и острую пищу. «Автор пьесы Булгаков, – говорил нарком, – приятно щекочет обывателя за правую пятку». Или вот Булгаков рыдал над смертью офицера, а Луначарский возражал: «Офицеру должна быть офицерья смерть». Самого автора пьесы Луначарский невзначай охарактеризовал как человека, которому «нравятся сомнительные остроты, которыми обмениваются собутыльники, атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля...»