Я принес тебе запястий пару.
Думал, ты обрадуешься дару.
Приложив к руке витые звенья,
Ты взглянула, но через мгновенье
Удалилась в дом и там, в забвенье,
Может быть, их бросила без дела.
Ночью я пришел, и мы простились.
На руках запястья не светились.
Ты их не надела.
Нужен ли дарителю отдарок?
Почему он помнит про подарок?
Спелый плод, упав, не возвратится,
Но разлукой ветвь не тяготится.
Ветру отдавая песню, птица
Разве это делает с оглядкой?
Кто дарить умеет во вселенной —
Дарит безраздельно, без размена,
Дарит без остатка.
Дар принять тому дано уменье,
Кто понять способен смысл даренья.
Видится ему в зерне жемчужном
Труженик, с его трудом натужным,
Что жемчужниц ловит в море южном.
А иному вынутый из створок
Жемчуг мнится легкою добычей.
Сам не дарит — не его обычай!
Дар таким не дорог.
Я с собой в разладе, в споре жарком:
Что достойно в мире стать подарком?
Нет ему названья, нету меры.
Разве белый, розовый иль серый
Жемчуг из сокровищниц Куберы [62]?
Все ничтожно для моей любимой!
Оттого взываю к сердцу милой,
Чтоб оно безделку превратило
В дар неоценимый.
Иль женщинам нельзя вести борьбу,
Ковать свою судьбу?
Иль там, на небе,
Решен наш жребий?
Должна ль я на краю дороги
Стоять смиренно и в тревоге
Ждать счастья на пути,
Как дара неба… Иль самой мне счастья не найти?
Хочу стремиться
За ним в погоню, как на колеснице,
Взнуздав неукротимого коня.
Я верю: ждет меня Сокровище, которое, как чудо,
Себя не пощадив, добуду.
Не робость девичья, браслетами звеня,
А мужество любви пусть поведет меня,
И смело я возьму венок мой брачный,
Не сможет сумрак тенью мрачной
Затмить счастливый миг.
Хочу я, чтоб избранник мой постиг
Во мне не робость униженья,
А гордость самоуваженья,
И перед ним тогда
Откину я покров ненужного стыда.
Мы встретимся на берегу морском,
И грохот волн обрушится, как гром,—
Чтоб небо зазвучало.
Скажу, с лица откинув покрывало:
«Навек ты мой!»
От крыльев птиц раздастся шум глухой.
На запад, обгоняя ветер,
Вдаль птицы полетят при звездном свете.
Творец, о, не лиши меня ты дара речи,
Пусть музыка души звенит во мне при встрече.
Пусть будет в высший миг и наше слово
Все высшее в нас выразить готово,
Пусть льется речь потоком
Прозрачным и глубоким,
И пусть поймет любимый
Все, что и для меня невыразимо,
Пусть из души поток словесный хлынет
И, прозвучав, в безмолвии застынет.
Кто, суеверьем лютым ослеплен,
Готов убить, враждой пылает он.
Кто равнодушен к вере, все же
Благословенье примет божье.
Пред ним светильник разума горит.
Отвергнув шастры [63], он добро творит.
Вот иноверца изувер убил.
Он преступленьем веру оскорбил:
От имени Отца вселенной
Кровь сына пролил дерзновенно.
Кровавый стяг с молитвой в храм несут.
Не бога — сатану безумцы чтут!
Обиды, заблужденья старины,
Страх, муки, злоба, бредовые сны —
Все в веру внесено слепцами.
Себе темницу строят сами!
Глас времени гремит, вещая нам:
Могучий вихрь сметет проклятый хлам!..
Их вера стала каменной горой,
Оружьем грозным в распре вековой.
Забыв, что лишь в любви отрада,
Мир залили потоком яда.
В ладье вселенной тщатся дно пробить
И тонут сами. Некого винить!..
Властитель веры, чад своих спаси!
В груди заблудших ярость угаси!
Храм, кровью братьев обагренный,
Сровняй с землею в день сужденный!
Темницу веры громом в прах разбей
И знанья свет во мрак сердец пролей!
О Мать-Бенгалия! Край золотой!
Твой небосвод в душе поет свой гимн святой.
Меня пьянит весной рощ манговых цветенье.
Я твой, навеки твой!
Осенних нив убор блистает красотой.
Чарует взор сиянье зорь, узор теней.
Цветет покров твоих лугов, твоих полей.
О Мать, из уст твоих нектаром льется пенье.
Я твой, навеки твой!
Когда печальна ты — и я скорблю с тобой.
Я рос вдали от гроз, и в играх дни текли.
В моей крови — настой твоей благой земли.
Светильник ты зажжешь, когда сгустятся тени.
Я твой, навеки твой!
Я вновь бегу к тебе, в свой дом родной!
Среди холмов — стада коров.
Живет народ у тихих вод, в тени лесов.
Не знают лени мирные селенья.
Я твой, навеки твой!
Мне друг — любой пастух, и пахарь — брат родной.
Я пред тобой опять с мольбой простерт, о Мать.
От ног твоих священный прах дозволь мне взять [64]!
К твоим стопам дары сложу в сыновнем рвенье.
Я твой, навеки твой!
Я шею не стяну заморскою петлей [65]!