Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Сестра Рандаля сидела с распущенными волосами на плетеном стуле и занималась чтением какого-то оборванного романа. Из окна гостиной раздавался плаксивый голос мистрисс Лесли, по которому можно было заключить, что она находилась в сильных хлопотах и огорчении.

– А! Рандаль, сказал мистер Лесли, взглянув на сына весьма неохотно: – здраствуй, мой друг! как поживаешь? Кто бы мог ожидать тебя в такую пору!.. Друг мой…. душа моя! вскричал он, прерывающимся голосом и с сильным замешательством: – к нам пожаловал Рандаль и, вероятно, хочет пообедать, или поужинать, или чего нибудь в этом роде.

Между тем сестра Рандаля спрыгнула со стула и обвила руками шею брата. Рандаль ласково отвел ее в сторону. Надобно заметить, что вся нежная и сильная родственная любовь его сосредоточивалась на одной только сестре.

– Джульета, ты делаешься премиленькая, сказал он, приглаживая назад её волосы: – почему ты до такой степени несправедлива к самой себе, почему ты не обращаешь внимания на себя, тем более, что я так часто просил тебя об этом?

– Я совсем не ждала тебя, милый Рандаль! ты всегда приезжаешь к нам неожиданно и всегда застаешь нас в таком беспорядке; к нам никто другой не приезжает так, как ты. Вернее сказать, впрочем, что к нам вообще никто не приезжает! сказала Джульета, заключив слова свои глубоким вздохом.

– Терпение, терпение, милая сестра! Пора моя наступает, а вместе с ней наступит и твоя пора, отвечал Рандаль, с неподдельным сожалением взглянув на сестру, которая, при самом ничтожном попечении, могла бы обратиться в прекраснейший цветок, и которая в эту минуту похожа была на былинку.

Мистрисс Лесли, под влиянием сильного душевного волнения, пролетев чрез гостиную, оставив кусок своего платья между отделившимися бронзовыми карнизами до сих пор непочиненного рабочего стола, выбежала в крылечные двери, рассеяла во все стороны куриный корм заключила Рандаля в материнские объятия.

– Ах, Рандаль, ты всегда так сильно расстроиваешь мои нервы! вскричала она, после поцалуя, необыкновенно поспешного и отнюдь не нежного. – К тому же ты голоден, а у нас в доме нет ничего, кроме холодной баранины! Дженни, Дженни!.. послушай, Дженни!.. Джульета, ты видела Дженни? Куда девалась Дженни?… Ах, негодная! она опять ушла!..

– Я не голоден, матушка, сказал Рандаль: – кроме чаю, я ничего больше не хочу.

Джульета побежала в дом приготовлять чай и вместе с тем привести в порядок свой туалет. Она нежно любила своего прекрасного братца, но в то же время и сильно боялась его.

Рандаль присел к полу-разрушенному палисаду.

– Берегись, Рандаль: того и смотри, что этот палисад обрушится, сказал мистер Лесли, с заметным беспокойством.

– Не беспокойтесь, сэр: я очень легок – со мной вместе ничего не обрушится.

Свиньи приподняли свои морды и хрюканьем выражали изумление при виде незнакомца.

– Матушка, сказал молодой человек, удерживая мистрисс Лесли, которая хотела пуститься в погоню за Дженни: – матушка, зачем вы позволяете Оливеру связываться с мужиками? Теперь бы время подумать о выборе для него какой нибудь профессии.

– Время, время! он нас объел совершенно – страшный аппетит! Что касается профессии, то скажи пожалуете, к чему он способен? Ведь ему ужь не бывать ученым.

В знак согласия, Рандаль с угрюмым видом кивнул головой. Надобно заметить, что Оливер находился уже в Кэмбриджском университете и содержался там на счет остатков из жалованья Рандаля; но, к несчастью, Оливер не мог выдержать самого слабого испытания.

– Вот, например, военная служба, сказал старший брат: – это призвание прилично каждому джентльмену. Джульета должна быть очень хороша собой…. но… я оставил деньги на учителей…. а она говорит по французски как горничная.

– Однако, она очень любит читать книги. Она всегда читает – и больше ни к чему не годится.

– Читает? эти дрянные романы!

– Ну, так и есть! ты всегда приезжает браниться и делать неприятности, сказала мистрисс Лесли, крайне недовольная. – Ты сделался слишком умен для нас; а право, мы и без того уже переносим так много оскорблений от чужих, что, право, не мешало бы видеть хотя легкое уважение к себе в своих детях.

– Я не думал оскорблять вас, матушка, сказал Рандаль печально. – Простите меня. Но кто же эти чужие, которые оскорбляют вас?

И мистрисс Лесли вступила в самый подробный и невольным образом приводящий в раздражение отчет о всех полученных ею обидах и оскорблениях, о всех огорчениях, весьма обыкновенных в кругу бедного провинциального семейства с большими претензиями и с ничтожной властью, – обыкновенных в кругу людей без всякого расположения нравиться, без всякой возможности оказать какую нибудь услугу другим, – людей, которые слишком преувеличивают всякую обиду и не бывают признательны за оказанные им благодеяния. Например, фермер Джонс так дерзко поступил, отказав прислать фуру для привоза угля из складочного места, находившегося в двадцати милях от Руд-Голла. Мистер Джэйлз, мясник, требуя уплаты счета, между прочим, упомянул, что поставка мяса в Руд-Голл так незначительна, что он рассудил за лучшее прекратить дальнейший кредит. Сквайр Торнгилл, нынешний владетель самого лучшего участка земли, принадлежавшего прежде фамилии Лесли, осмелился просить позволения охотиться во владениях мистера Лесли, потому что сам мистер Лесли никогда не охотился. Лэди Спратт, приезжая лондонская дама, нанявшая соседнюю мызу, приняла к себе в дом служанку, находившуюся до этого в услужении у мистрисс Лесли, и при этом случае не хотела осведомиться о поведении служанки. Начальник округа давал бал – и не пригласил к себе мистера и мистрисс Лесли. Ко всему этому, сквайр Гэзельден и его Гэрри приезжали в Руд, и хотя мистрисс Лесли закричала Дженни; «сказать, что дома нет!» однакожь, сквайр, увидев ее у окна, насильно ворвался в комнату и застал все семейство в весьма неблагопристойном положении. Это еще все бы ничего, но сквайр вздумал учить мистера Лесли, каким образом лучше управлять именьем, а мистрисс Гэзельден осмелилась приказать Джульете держать прямо голову и причесывать свои волосы: «как будто мы какие нибудь поселяне», сказала мистрисс Лесли, обнаружив при этом всю гордость рода Монтфиджетов.

Хотя Рандаль был на столько благоразумен, что не хотел обращать внимания на все эти и многие другие незначительные огорчения, но все же они возбуждали жолчь и производили мучительное ощущение в душе наследника Руд-Голла. Даже при всей благонамеренной услужливости Гэзельденов, они обезоруживали самое незначительное уважение, которое оказывалось упавшей фамилии. В то время, как Рандаль, угрюмый и безмолвный, все еще сидел на обросшем мхом палисаде, и когда мистрисс Лесли, в чепчике, надетом совершенно набок, стояла подле него, мистер Лесли подошел к ним, переваливаясь с боку на бок, и печальным, почти плачевным голосом сказал:

– Недурно, Рандаль, мой друг, иметь бы нам порядочную сумму денег.

Надобно отдать справедливость мистеру Лесли: он очень редко решался выражать желания, которые бы обнаружили в нем корыстолюбие. Вероятно, в душе его происходила чересчур сильная тревога, если она выступила из её нормальных пределов беспечного, постоянно дремлющего довольства.

Рандаль взглянул на отца с изумлением.

– К чему же вам нужна такая сумма? сказал он.

– Вот к чему: поместья Руд и Дулмансбери и все земли, принадлежащие им, которые распроданы были моим прадедом, будут снова продаваться, когда старшему сыну сквайра Торнгилла исполнится совершеннолетие, и когда он получит определенное наследство. Мне бы очень хотелось перекупить эти места. Согласись сам, ведь стыдно и больно видеть, как имение Лесли теребится и покупается какими нибудь Спраттами и им подобными. Желал бы, очень бы желал я иметь теперь большую, огромную сумму наличных денег.

Говоря это, несчастный джентльмен выпрямил свой неподвижные пальцы, и потом впал в глубокую задумчивость.

Рандаль вскочил с палисада. Быстрота этого движения перепугала стадо задумавшихся свиней, которые с визгом и хрюканьем разбежались в разные стороны.