Мемуары Дьявола

Все, что я изложил тебе сейчас в нескольких словах, продолжалось несколько долгих-предолгих лет, пока Альфред не устал бороться против всех этих мелких провинциальных пакостей; не помогало ни примерное поведение Эжени, ни чрезвычайно уважительное отношение Альфреда. Откровенно говоря, не настолько уж адскими были все эти муки — для подобного наказания люди нашли очень точное определение: пытка булавочными уколами. Как бы то ни было, Альфред, не выдержав ее, решил перебраться в Париж. В огромной столице он сумел затеряться, выдавая Эрнестину за собственную дочь, и благодаря обману на какое-то время обрел покой. Начали возвращаться и надежды на лучшее, но полтора года назад, возвращаясь из Гавра {300}, он погиб при взрыве парового котла.

И тогда, вслед за несчастьями от сомнительного положения в обществе, последовала новая беда — разорение; оно уже немного тебе знакомо, это горе, и ты, здоровый мужчина, и то чуть не чокнулся, хотя тебе некого кормить, кроме себя самого, в то время как у Эжени на руках оставалась дочка, привыкшая к роскоши, упрекавшая ее за бедность и…

— Похоже, начинается новая глава, не так ли? И кажется, назовешь ты ее не иначе, как «Бедная мать». Ну давай рассказывай дальше, я готов.

— Нет, — сказал Дьявол, — уже утро наступило. Ты сам все узнаешь.

VI

Бедная мать, а также…

Дьявол исчез, а Луицци, открыв ставни и рамы, обнаружил, что на самом деле вряд ли можно назвать утром едва занимавшийся, как ему показалось, рассвет. Первым делом ему попалась на глаза вчерашняя корреспонденция, принесшая столь печальные новости о разорении. Он перечитал письма еще раз. Внушенная Дьяволом надежда, на какую-то минуту сбившая его с толку, окончательно рассеялась. Он слишком хорошо уже знал своего лукавого друга: если он и дает вдруг неожиданный шанс на удачу, то только затем, чтобы заманить в новую ловушку, где ждут одни неприятности. И потом, разве сам Сатана не намекнул, что Арман, может быть, вовсе и не на грани разорения, что его положение на самом деле еще хуже, чем кажется…

Как бы то ни было, Луицци решил действовать, исходя из того, что он разорен; к тому же он не напрасно потратил ночь, слушая Дьявола: Эжени казалась ему теперь женщиной его мечты. Все неприятности, вытекающие из возможных его действий в этом направлении, не очень-то пугали — ведь Эрнестина выйдет замуж и будет носить имя, за которым едва ли кто-то найдет что-либо зазорное для барона де Луицци. И Арман спускался в гостиную в полной решимости принять предложение госпожи Пейроль и войти пятым в число соискателей приданого. Однако его смутило одно обстоятельство: на улице становилось все темнее и темнее. Страшная догадка промелькнула в голове Луицци: неужели рассказ Дьявола, который, как он думал, занял только часть ночи, продолжался до вечера рокового дня! Пройдя через столовую, где, словно после обеда, только-только начали убирать стол, он окончательно убедился в правоте своей догадки. Застигнутый врасплох хитрой проделкой Дьявола, он побежал и как безумный ворвался в гостиную, где за широким столом в напряженном молчании восседали хозяева и гости. Появление барона и страх, явно написанный на его лице, вызвали волну всеобщего удивления, и собравшиеся с жалостливым выражением уставились на него. Господин Риго встал, подошел к Луицци и произнес достаточно громко, чтобы все слышали:

— А-а, вот и вы, господин барон! Когда до меня дошли столь грустные новости, я запретил кому бы то ни было беспокоить вас в вашей комнате. Пресвятая Богородица! Надо думать, тяжело — вот так вот вдруг разориться дотла, особенно таким большим господам, как вы. Это мы, простые мужики, ко всему привычны… Но я вам крайне благодарен за то, что, не успев прийти в себя, вы решили почтить своим присутствием наше семейное торжество {301}.

Луицци, немного оправившись от волнения, пробормотал несколько слов и взглянул на тихонечко сидевшую в углу Эжени. Видно было, что она плакала весь день; она также взглянула на Луицци; он приветствовал ее с теплотой, которой не было и в помине, когда она приходила к нему вчерашним вечером, но которую он хотел ясно проявить теперь. При этой сцене присутствовал также человек, которого Луицци еще не видел в доме Риго, — нотариус, который с каким-то странным выражением рассматривал барона сквозь стекла очков. Арману показалось, что он знаком с этим человеком, и не черты лица, а выражение оного особенно поразили его; он начал копаться в памяти — где и при каких обстоятельствах он мог с ним встречаться? — но в этот момент пробило семь часов.

— Пора! — воскликнул господин Риго. — Пора начинать. Итак, положим в шляпу три листочка с именами дам; нужно кинуть жребий, кто из них будет выбирать первой. Думаю, господин барон соблаговолит оказать нам эту услугу, ведь он не входит в число конкурентов.

— Разве я это говорил? — невнятно произнес Луицци; страх перед ожидавшей его нищетой заставлял действовать, но остатки совести призывали к некоторой сдержанности.

Господин Риго ахнул:

— Что я вижу? Похоже, ночь — хороший советчик, господин барон. Я просто очарован.

Луицци потупил глаза; еще недавно, если бы такая фраза относилась к кому-нибудь другому, он счел бы ее оскорблением, и последней трусостью — ответное молчание. Он услышал сухой и едкий смешок нотариуса, и ему показалось, что он уже слышал когда-то это зловредное хихиканье, но не вспомнил, где и когда.

Язвительный смех нотариуса заглушил поднявшийся среди остальных конкурентов недовольный ропот, который быстро перерос в довольно резкие и нелестные для барона замечания.

— Ах! — сказал адвокат. — Действительно, ночь — неплохой советчик, а уж разорение — тем более.

— Великолепно, — поддакнул ему маленький клерк. — Будь у господина барона еще немного времени, он согласился бы подписать не только брачный договор, но и что-нибудь еще…

— Разумное решение, — не отставал пэр Франции, — хотя и несколько запоздалое; но тем больше чести оно вам делает, господин барон, — только перед лицом настоящей опасности проявляется истинная отвага.

— И ее вполне хватит, — не выдержал Луицци, — чтобы сказать вам, что вы, жалкий хлыщ, можете вполне убедиться в ее истинности.

— Что ж, в любое удобное для вас время.

— Немедленно, сударь.

Они уже приготовились выйти, но Риго помешал им, закричав:

— Тот, кто сейчас выйдет драться, сейчас же будет исключен из списка соискателей!

К чести барона нужно заметить, что первым остановился господин де Леме.

— И каждый, — продолжил Риго, — кто вздумает затеять ссору, тоже будет вычеркнут.

— Я лично и слова не сказал, — быстро проговорил приказчик, прихорашиваясь. Установилась полная тишина, и господин Риго снова взял слово:

— Так вот, милые дамы, перед вами пятеро красавцев мужчин, один другого лучше и разного возраста. Прошу обратить особое внимание на это обстоятельство. Сходство в годах — первооснова будущего счастья. Так что давайте быстренько перечислим: господину де Леме двадцать пять…

— Тридцать, вы хотите сказать, — посылая пламенный взгляд госпоже Пейроль, возразил юный граф.

— Что ж, прекрасно, — хмыкнул господин Риго. — Господин адвокат, вы, кажется, немного старше, не правда ли?

— Мне всего двадцать девять, — поспешно выкрикнул господин Бадор, выпячивая грудь перед Эрнестиной.

— Господину Маркуану…

— А я даже и не знаю, сколько мне лет, — нашелся клерк.

— А господин Фурнишон у нас какого возраста?

— Любого, какого пожелаете, — ничуть не смутился приказчик.

— Ну что ж, а господину де Луицци, насколько мне известно, тридцать два. Начнем; но поскольку господин барон входит теперь в число претендентов, он не может оказать нам услугу — вытянуть листок с именем. Придется нам нижайше попросить этого бездельника, Акабилу, сыграть роль лотерейного попугая. Действуй, охламон, или я прикажу нарезать из твоего зада кожу на тапочки.