Приключения Перигрина Пикля

Раздраженная таким заявлением, которое походило на оскорбление, я ответила со всей решительностью, что пусть будет так, но я презираю его уловки и ничего не боюсь. Видя мое волнение, он сказал, что у меня нет оснований бояться, но что он любит меня уже давно и не было у него более благоприятного случая объявить о своей страсти. Королева, по его словам, сказала ему, что лорд *** возобновил свои искательства, а поскольку из моих уст он узнал об окончательном разрыве с мистером С., то и решил, что это дает право ему, как и всем остальным, добиваться моей благосклонности. В заключение он добавил, что я могу распоряжаться его средствами и он имеет полную возможность снова ввести меня в свет не без eclat [63].

На все эти посулы я ответила, что он весьма ошибочно судит о моем нраве, если воображает, будто я соблазнюсь богатством, и откровенно объявила, что предпочту отдаться лакею, чем продаться принцу.

Ужин был подан, и мы уселись за стол; но я не хотела ни есть, ни пить — съела только кусочек хлеба и выпила воды. Я была странной женщиной, и мне пришло в голову, не подмешал ли он чего-нибудь в кушанья и вино, чтобы в голове у меня помутилось. Короче говоря, потерпев неудачу, несмотря на все свои попытки, он не помешал мне мирно уйти в двенадцать часов ночи и отказаться от своих домогательств, почитая их безнадежными.

Целый год я вела такую беспокойную жизнь, и меланхолия моя не уменьшалась. Я стала походить на скелет и решила привести в исполнение свое прежнее намерение переехать в другое место, чтобы найти успокоение; я отправилась за границу в сопровождении одной только горничной, чувствуя полное равнодушие к жизни. Я предполагала проехать на юг Франции, где могла бы прожить на те пятьсот фунтов, какие у меня остались, дожидаясь конца тяжбы с мужем, от которого я рассчитывала получать некоторое содержание; вне сомнения, мои надежды оправдались бы, если бы я привела этот план в исполнение. Но по приезде в Париж, откуда я должна была через несколько дней выехать дальше, я послала за М. К., который раньше был дружен с моим отцом и не раз оказывал мне услуги во время моего первого пребывания в Париже.

Этот джентльмен нанес мне визит и, ознакомившись с моим планом, убедил меня от него отказаться. Он посоветовал мне остаться в Париже, где, соблюдая экономию, я могу прожить так же дешево, как и в любом другом месте, и притом развлекаться обществом и пользоваться поддержкой друзей, среди которых, по его словам, он был самым верным. Он уверял меня, что я всегда буду желанной гостьей за его столом и ни в чем не буду нуждаться. Он пообещал порекомендовать меня как жилицу своей приятельнице, у которой я могла бы жить очень экономно и прилично, и заметил, что для такой женщины, как я, — хорошо известной и уважаемой всем английским обществом в Париже, — самым разумным будет (принимая во внимание мою молодость и положение) поселиться у лица, заслуживающего доверия и ответственного за мое поведение. Поддавшись его убеждениям, я имела глупость последовать этому совету, я говорю — имела глупость, так как, несмотря на его уверения, мои деньги очень скоро растаяли, а никаких видов на будущее у меня не было. Тем не менее я проводила время очень приятно, посещая английские и французские семейства, с которыми вскоре подружилась, видела немало людей и всюду была принята с отменной учтивостью и радушием; однако среди всех этих удовольствий не раз приходилось мне печально вздыхать при воспоминании о моем возлюбленном С., о котором в течение нескольких лет я не могла вспомнить без душевного волнения. Но время, общество, развлечения и перемена места в значительной мере разгоняли эти мысли и помогали мне мириться с моею участью терпеливо и покорно.

В этот мой приезд в Париж меня окружала толпа поклонников, которые ухаживали за мной, как это было принято; но мое сердце не могло зажечься новым чувством, и, кроме того, я была предубеждена против них, предполагая, что они злоупотребляют своим знанием о моих отношениях с мистером С.; поэтому я отвергала их искательства с отвращением и презрением. Как я уже говорила, завоевать мое сердце можно было лишь изъявлениями глубокого уважения и самой почтительной манерой обхождения; хотя благодаря ложному шагу я, по моему мнению, утратила право на уважение, однако я решила не обнадеживать тех, кто будет недостаточно почтителен.

Таким образом, все поклонники, один за другим, были отвергнуты почти тотчас же, как только появлялись, и сердце мое оставалось свободным, пока я не познакомилась с неким пэром, которого я не раз встречала в доме миссис П. — английской леди, жившей тогда в Париже.

Этот молодой аристократ говорил мне о глубоком чувстве в манере, столь отличной от манеры других поклонников, что я выслушивала его торжественные заверения без отвращения; и хотя я еще не питала к нему склонности, но и не была недовольна его ухаживаниями, в которых он обнаруживал уважение ко мне, великую скромность и бескорыстие.

Применяя также уловки, всегда достигающие цели, он постепенно сломил мое равнодушие и добился того, что я стала предпочитать его лорду Ц. и принцу К., бывшим в ту пору его соперниками. Но больше всего споспешествовало его успеху заявление, что он без колебаний на мне женится, как только я получу от мужа развод, которого, по всей вероятности, легко будет добиться, так как перед моим отъездом из Англии муж предлагал мне пять тысяч фунтов, если я соглашусь на развод, чтобы он мог жениться на некоей мисс В. из Кента, за которой он в ту пору ухаживал, но я поступила неразумно и, по совету С., отказала ему в этом. Не знаю, начал ли его лордство добиваться любви на иных условиях, считая невыполнимым свой план жениться на новой возлюбленной; известно только, что мать отказала ему от дома, — обстоятельство, к каковому он отнесся с таким возмущением, что апеллировал к обществу в публичном обращении, начинающемся словами: «Будучи страстно влюблен в мисс В. и не подчинившись требованиям ее матери, я был выгнан из дому, что и надлежит засвидетельствовать…» и т. д.

Это заявление, подписанное им, было напечатано на отдельных листках, которые он велел распространять; но после того как друзья убедили его, что он поступил крайне глупо, он скупил их по полгинеи за штуку. Один экземпляр прислали мне в Париж, и у моего отца, кажется, до сей поры сохранился один листок. После столь мудрого выступления в защиту своего поведения его лордство сделал попытку увезти леди силой; но ее спасли соседи, возглавляемые ее братом, который, будучи адвокатом, вероятно заставил его лордство жестоко поплатиться за этот подвиг.

Тем временем мой новый поклонник все прочнее завоевывал мое сердце, а мои финансы истощились, и я должна была выбирать — либо снова вернуться к лорду ***, либо принять любовь графа Б.

Когда мои дела приняли такой оборот, я перестала колебаться, предпочтя отдать себя под покровительство достойного человека, которого я уважала, чем выносить всевозможные обиды от того, кого я презирала. Из ложной гордости я решила поселиться в доме лорда Б., не желая жить на его средства где-нибудь в другом месте. Несколько месяцев мы провели очень приятно, не отказываясь от балов и других увеселений, посетили лорда Б-ка, жившего в окрестностях Парижа, и прожили несколько дней в его доме, где развлечения были особенно изысканны и элегантны. Лучшее французское общество собиралось у них в доме, и жена лорда Б-ка так же выделялась среди представительниц своего пола, как ее муж среди мужчин.

Перед святками мы отправились в Англию в сопровождении маленького шотландца, проживавшего с лордом Б. в качестве компаньона и весьма не одобрявшего наши отношения, не знаю по какой причине — то ли потому, что он в самом деле чувствовал дружеское расположение к своему хозяину, то ли из боязни, что со временем я лишу его возможности влиять на лорда.

Мороз был так жесток, что мы задержались в Кале на десять дней, прежде чем могли выйти из гавани, и за это время я серьезно подумала о том, что мне предлагал новый возлюбленный.