Избранные произведения в 5 томах. Книга 4. Рассказы

— Я думаю, лучше всего его привязать, но так, чтобы ему не было больно, — сказал Джек. — Я думаю, что сумею это сделать.

Братья ничего не ответили, но предоставили ему волю поступать как хочет. Джек забинтовал тело больного и привязал к кровати его левую ногу. «Рыжие» равнодушно смотрели на его работу. Казу выпустил судорожно подергивавшуюся руку брата. Джек взял его в свою, успокоительно погладил, затем прошелся по волосатому предплечью, закрепил повязку над локтем, а концы привязал к изголовью. Он был уверен, что поступил правильно. Во время его работы в комнату вошла миссис Эллис и тоже молча наблюдала за ним. Закончив, Джек взглянул на нее.

— Мне кажется, что так хорошо, — сказала она, одобрительно кивнув ему. Затем обратилась к присмиревшим, нескладным братьям:

— Вы можете теперь, в сущности, идти пить чай!

В дверях они столкнулись. Джек заметил, что «рыжие» в одних носках. Выходя, они нагнулись, чтобы обуться. «Хорошая мысль», — подумал он и тоже снял башмаки.

Миссис Эллис пошла за ширмы, чтобы посидеть с бабушкой. Джек потушил свечку со стороны Герберта. Затем уселся на стул и посмотрел на глядевшего в одну точку и корчившего гримасы больного. Он был ему и жалок, и противен. Он вспомнил совет, данный ему ветеринаром: «всякое существо должно иметь к себе доверие, мальчик, тогда ты сможешь делать с ним все, что захочешь. Лошадь или человек, канарейка или кошка — прежде всего нужно доверие».

Поэтому Джек хотел первым долгом заручиться его доверием. Он знал, что весь вопрос был в силе воли, в желании подчинить своей воле волю другого. Но незаметно и ласково.

Он ласково взял тяжелую руку Герберта в свою и тихо произнес:

— Лежи спокойно, совсем спокойно, старина! Я здесь и буду ухаживать за тобой. Отдохни хорошенько, засни! Я не уйду, я останусь с тобой.

Герберт лежал спокойно, как будто прислушивался к его словам. Возбуждение улеглось. Он казался чрезвычайно утомленным, Джеку это было ясно. Ужасно, ужасно утомленным. Быть может, его утомила грубая, лишенная мягкого женского влияния жизнь «рыжих». Он как будто засыпал. Но опять внезапно вскидывался и снова начинались судорожные подергивания, с закатыванием глаз.

Но наложенные бинты, по-видимому, успокаивали его и Джек вновь начинал гладить его руку. Мечущиеся глаза больного останавливались с удивительной ясностью на спокойном, сосредоточенном лице юноши. Джек сидел неподвижно. И снова Герберт утихал, делая нечеловеческие усилия, чтобы заснуть. Джек повторил про себя, напрягая всю свою волю: «Не мучься, старина, не мучься, спи, я тут, возле тебя».

Сидя в глубоком молчании и внушая, он чувствовал будто жизненный поток переливается из его пальцев в тело больного. Он обессилел, устал. А Герберт стал засыпать, по-настоящему засыпать.

Джек сидел в полузабытьи, силы покидали его. Пальцы Герберта были мягкие, словно детские.

Мальчик встрепенулся, почувствовав, что кто-то похлопывает его по плечу. Это была миссис Эллис, выражавшая свое одобрение, при виде крепко спящего Герберта. Потом она вышла из комнаты.

Глядя ей вслед, Джек заметил еще одну фигуру в дверях. То был рыжий Казу, выслеживавший его, как волк. И Джек выпустил из рук тяжелые сонные пальцы больного, но с места не сдвинулся.

Когда он оглянулся еще раз, Казу уже ушел…

Было поздно, со двора доносился шум дождя и жуткого ветра. Все свечи потухли. Его разбудил голос бабушки:

— Из уст младенцев…

Она читает, подумал Джек, хотя свеча не горела. И удивился, что старушка не спит.

— Я знала отца твоей матери, Джек Грант, — прозвучал тоненький, раздраженный голос. — Он отнял мне ногу. Молодчина, не дал мне умереть. Отнял без сожаления и без хлороформа. Ему-то что? Разумеется!.. — продолжала бабушка. — И ты такой же! Похож на него! Не знаю, что бы я делала всю ночь с этими болванами. Хорошо, что ты здесь.

Джек подумал: боже мой, неужели придется просидеть здесь всю ночь?

— Перед тобою вся ночь, садись сюда, к огню, и устраивайся получше.

Джек поднялся и послушно пошел за ширмы. Кресло все-таки удобнее.

— Да, ты точка в точку, как твой дед, такой же упрямый козел, который мало говорит, но много делает. И никогда у него не было сына. Железный человек. Двух дочерей имел и старшую лишил наследства. Твоя мать была младшей; старшая попала в беду и он выгнал ее, настоящий старый дурак и бессердечный к тому же! Таковы мужчины, если им волю дать. Ты такой же!

Джеку безумно хотелось спать и слова старухи точно кололи его.

— Я бы помогла ей, да сама-то была не старше ее, да и что можно было сделать? Если бы можно было, я бы вышла замуж за ее отца — он был вдовцом в то время — но он женился вторично на другой, а я на пароходе уехала в Мельбурн и вышла замуж за бедного, старого Эллиса.

К чему ей понадобилось все это рассказывать? Он умирал от усталости, но даже если бы он был свеж и бодр, все-таки не пожелал бы выслушивать ее излияния. Но старая ведьма продолжала:

— Мужчины — или дураки, или то, что женщина сделает из них. Лишь годы спустя я напала на след твоей тети Лизы. Она вышла замуж за кого-то из конной полиции, мальчишку он отослал. Мальчик был глуповат и мужу не нравился. Мальчик пропал где-то в лесах. Говорят, что в делах и хозяйстве он был очень ловок и хитер, но странный в обращении с людьми. Одним словом, это единокровный брат Мери; ты видел Мери в Перте. Ее мерзавец-отец был отцом того незаконнорожденного мальчика. Но теперь бедная девочка, равно как и ее единокровный брат — сироты. — Джек глядел умоляюще. Он не хотел больше слушать. Но бабушка внезапно рассмеялась своим заразительным смехом, столь похожим на смех Ленни.

— Ты такой же мешок условностей, как и твой дед, — ласково промолвила она. — Но у тебя сердце доброе. Верно от твоего англичанина-отца. Люди в Австралии черствы, черствы, как кожа буйвола. Ты будешь введен в искушение согрешить, но не унывай! Доверяй сам себе, Джек Грант! Заслужи себе собственное доброе мнение и не обращай внимания на других. Собственному мнению доверяй, и ты никогда не состаришься. Будешь гнуться и подлаживаться — тогда состаришься!

Он хорошо относился к бабушке; она была так одинока среди своих детей. Он тоже был одиноким волком среди семейных овечек. И, быть может, Казу был таким же одиноким волком.

— О чем это я говорила с тобой? — продолжала бабушка. — Да, о твоем незаконном двоюродном брате. О нем я тоже наводила справки. Он далеко уехал, за Асертон, и обзавелся землей. Теперь у него чудесный хутор; он холостой. С Людьми он жить не умеет, но отличный хозяин. Надеюсь, что Мери что-нибудь от него унаследует, у бедной девочки ведь ничего нет. Она хорошее, доброе дитя. Ее мать была моей племянницей. — Казалось, что она засыпает, но через несколько минут старуха встрепенулась.

— Ты бы женился на Мери. Решись-ка на это!

Но он тотчас же запротестовал:

— Никогда!

Она крепко заснула. Джек прокрался за ширму, чтобы избавиться от бабки; свечу он оставил зажженной.

Он с удовольствием уселся на твердый стул рядом с Гербертом, довольный тем, что удрал…

Неожиданно он вскинулся, проснувшись, не в состоянии повернуть шеей. Это Том заглянул и разбудил его. Значит, они вернулись. Стул скрипнул, когда Джек привстал, но Том только махнул ему рукой и исчез. Подло!

Близнецы вернулись.

Ближайшее, что он снова расслышал, был мягкий, торопливый голос:

— Алло, Бо!

Они стояли перед ним, веселые и мокрые от дождя и ветра. Грейс стояла непосредственно за Моникой, волосы Моники были от сырости все в кудельках, светлые на висках, темные у пробора, все ее свежее личико смеялось, а желтые глаза уставились пристально и многозначительно в его заспанное лицо. Он почувствовал, как что-то шевельнулось в нем.

— Алло, Бо! — Снова промолвила она и пальчиком дотронулась до его рукава. — Вот и мы! — Все еще заспанный он продолжал молча смотреть на нее.