Современная вест-индская новелла

У. С. Артур (Барбадос)

ДЭВИД

_{Перевод с английского Е. Коротковой}

Дэвид пропалывал молодые посадки сахарного тростника на холме за деревней, когда примчался Сонни Джонс и возбужденно заорал:

— Хэйнс, слыхал ты, что случилось-то? Смертоубийство! Ну и дела, брат, ну и дела!

Дэвид оперся тощей грудью на мотыгу и хладнокровно спросил:

— Кого убили-то?

— Дутс Спунер! Насмерть прикончили. Ну и дела!

— Дутс умерла! — Дэвид проговорил эти слова, смакуя, будто незнакомый напиток. — Кто же ее порешил-то — Мэнни?

Сонни смущенно затоптался под его пытливым взглядом.

— Не знаю. Полицейские найдут — они дошлые стали теперь.

— Это верно. Ну, что ж, удачи им.

— Пойдешь смотреть?

— Я-то? Нет. Мне надо прополоть этот участок к вечеру. Да и не люблю я соваться в чужие дела.

— Ну, тогда пока!

— До скорого!

Дэвид проводил глазами долговязую фигуру Сонни, пока тот не скрылся за поворотом дороги, потом пожал плечами и снова стал полоть, но мысли теперь у него были уже другие. Так вот она доигралась наконец-то, эта Дутс. Немало он из-за нее намучился, теперь и ей пришел черед расплатиться.

И подумать только, он когда-то ее любил!

Он чуть заметно улыбался, привычным движением стряхивая сырую теплую землю с только что выдернутых корней. Худое лицо лоснилось от пота.

Он так и знал, что Мэнни рано или поздно укокошит ее. Ревнивый дурень с выпученными глазищами. Он так дико ворочает ими, словно только что привидение увидал. Дэвид злорадно хихикнул — давно он уже так не радовался. Не будет больше хрипловатый голос Дутс, ее причудливая красота обжигать его сердце, не будет каменеть оно от ее насмешливых и презрительных слов. Решил он от нее избавиться — и сделано дело, хотя сам он даже пальцем не притронулся к ней.

Да, котелок-то у него варит. Он еще в школе считался умнее всех. Для него книжки читать все равно что утке плавать. Что известно, скажем, этим деревенским олухам о Сомерсете Моэме, о Голсуорси, Герберте Уэллсе, Хемингуэе или хоть Эллери Куине? Пока они по целым вечерам глушат ром в лавке у Тенби, дуются в карты да бахвалятся своими любовными похождениями, он корпит над книгами и набирается ума или разбирает мудреные магические формулы. Он уверен, что к нему не относились бы так неприязненно, если бы не слухи о том, что он знается с нечистой силой. Пусть их болтают, его от этого не убудет, все равно им, дурням, невдомек, сколько мудрости и знаний вмещается в его узкой, яйцевидной, уродливой голове. С жгучей злобой накликая смерть на Дутс, он наносил этим удар односельчанам, которые презирали его за уродство и ненавидели за ум.

Он продолжал полоть, вспоминая свои обиды. Да, люди несправедливы к нему. Это так. Себялюбивый, желчный скряга, с которым окружающие скрепя сердце поддерживали видимость добрососедских отношений, он считал себя непонятым и в собственных глазах был образцом всех добродетелей. Конечно, он не такой идиот, чтобы тратить нажитые честным трудом денежки на пьянку. И сигаретами он никого не угощает, и в долг не дает. Вот за это-то они его и не жалуют. Но не для того же существуют деньги, чтобы транжирить их на сигареты и ром. И ребятишки его сторонятся. Небось из-за родителей. Что он, людоед? Такой же человек, как, к примеру, Тимми Смит, общий любимец, который угощает детей сластями и фруктами. Это же додуматься — грошовыми подачками покупать чью-то привязанность!

Женщины, те тоже не желают с ним знаться, но до недавних пор он только посмеивался про себя. Мужчина, у которого несколько тысяч долларов на текущем счету в банке, может запросто осчастливить любую из них. Впрочем, он все же следил, чтобы за картошку и фрукты покупательницы платили наличными.

У зажиточного человека свои заботы и обязанности: чтобы его оставили в покое и не тягали в попечительский совет, Дэвид взялся опекать двух сироток и содержал их кое-как. Словом, жил и не тужил, пока у них в деревне не появилась Дутс Спунер и не поселилась в небольшом домишке, который сняла у Лона Бэтсона.

Она все перевернула, эта Дутс, красотка Дутс с ее звериной грацией, пышными бедрами и грудью, плутовскими смеющимися глазами, которые то светились нежностью и добротой, а то вдруг вспыхивали гневно и презрительно. Кожа у нее была гладкая и черная, как эбеновое дерево.

Впервые он мечтал о женщине так пылко и страстно — словно мальчуган о взаправдашнем ружье. Сперва он не сомневался, что Дутс бросит ради него Мэнни. Он загодя все обдумал. В свое время, прикидывал он, может, он на ней даже и женится. Она девка поворотливая, хорошая работница. Выгодное дело — заиметь жену, которая и дом будет вести, и на участке поможет: и полоть, и землю удобрять, и урожай собирать, да сама же и потащит овощи на рынок в город — вон какая крепкая у нее спина.

Он старался ей растолковать, какое счастье ей привалило. Но она, дуреха, предпочла непутевого игрока и пьянчугу.

Дэвид с яростью вырвал из земли сорняк. Вот дура, счастья своего не понимала! Что мог предложить ей этот пропойца? Несколько шиллингов в неделю, если паче чаяния он не продуется в кости дотла; всю жизнь работала бы на него, не разгибая спины, как на законного, а получала бы одни колотушки — на это он щедр.

Убежденный в благородстве своих намерений, Дэвид решил сразу же идти на приступ.

Как-то утром девушка заглянула к нему купить два плода хлебного дерева.

— Сколько с меня причитается, мистер Хэйнс?

Растянув губы в некрасивой улыбке, он небрежно проронил:

— Ну, с тебя-то… четыре цента возьму.

Она вспыхнула, но сдержалась. Красивые глаза взглянули на него с презрением.

— Ух! — только выдохнула она и больше ничего не сказала.

Но позже, когда она, как королева, выплыла за ограду, Дэвид обнаружил на большом камне во дворе еще четыре цента.

Эту обиду он не простил ей.

В другой раз, когда Лон Бэтсон, которого он сам же на это тайком подбил, стал угрожать девушке, что выселит ее из дома за неуплату, Дэвид словно ненароком оказался рядом и деликатно предложил «выручить» Дутс, ссудив ей несколько недостающих шиллингов.

Но уже на следующее утро, когда он доил корову, какой-то мальчуган принес ему перевязанный красной тесьмой сверточек.

— Вот мисс Спунер вам прислала.

Дэвид поднял брови. Он был и разочарован и удивлен. И где это она так быстро раздобыла деньги? Не хочет одолжаться — гордая, тварь. Других-то ему удавалось приручить и без таких затрат — за два плода хлебного дерева, за несколько картофелин, за шиллинг. Он убеждал себя, что незачем ему так изощряться — любовь сама созреет в ее сердце и, как спелый плод манго, свалится к нему прямо в руки. В конце концов, все они, женщины, одинаковы — своей выгоды не упустят. Рано или поздно прибежит к нему и Дутс.

Но он с досадой стал замечать, что после тех двух случаев девушка сторонится его как чумы. Даже когда вечерами он пас свою корову на выгоне за ее домом, Дутс ни разу не показалась ему на глаза. Тогда он надумал снять у Лона Бэтсона в аренду участок, на котором стоял домик Дутс. Он ретиво занялся обработкой участка и часами околачивался там. Пользуясь предлогом, Дэвид частенько стучался в окошко попросить воды напиться. Отхлебывая медленными глотками воду, он с жадностью обшаривал глазами девушку.

— Ух! Вода-то какая сладкая да холодная… как ты! — однажды сказал он ей.

Она выхватила у него стакан и захлопнула окошко прямо перед его носом.

Но, обхаживая свою жертву, Дэвид был терпелив, как Иов. Он продолжал заходить к ней за водой, чтобы полюбоваться ее соблазнительной фигурой; рассыпался в слащавых любезностях в надежде выманить улыбку, что изредка удавалось ему. Нелегкое это было дело для такого, как Дэвид, вымучивать из себя шуточки и плести разный вздор, ублажая какую-то жалкую девчонку. Впрочем, он приписывал строптивость Дутс не враждебности, а лишь ее тяжелой жизни. Небось намаялась со своим Мэнни, вот и злится.