Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Еще при Сталине партократы, начиная с секретарей обкома, стали получать так называемые ’’конверты”, в которых похрустывали денежные знаки. Возможно, Сталин, установив эту взятку, рассчитывал, что она предотвратит взымания ими взяток с других. Не предотвратила. И при Сталине за прописку в Москве брали деньги. Хрущев ’’конверты” в 1956 году ликвидировал, но открыл для элиты специальные магазины, где можно было все получить по очень низкой цене или бесплатно. Взятка, которую кремлевские боссы платят своим подчиненным, продолжала жить, приняв иную форму.

„Новый класс” — пишет Джилас, — берет себе львиную долю хозяйственных и всех вообще достижений, которыми он обязан труду и самопожертвованию народных масс”. Сколько же их, тех, кто принадлежит к „новому классу”? Называют цифру в один миллион. Это те, кто пользуется привилегиями постоянно. Но ведь советский режим разработал сложную систему поощрения меньшинства за счет ограбления большинства, приобщая к „барскому столу” то одних, то других. Так что размер элиты непостоянен.

Такая система и позволяет стоящим у власти эту власть в руках удерживать.

Лживость и лицемерие Андропова проявлялись в том, что, обрушившись на взяточничество, он не посмел коснуться взяток, даваемых советским режимом своей элите. Он сам не отказался ни от своей подмосковной дачи, ни от дачи в Кисловодске, ни от специального обслуживания, ни от специального снабжения.

Советский человек видит, что происходит. Он знает, что дети элиты рождаются в специальных роддомах, обучаются в закрытых школах, хоронят представителей „нового класса” на специальных кладбищах.

Хочет ли он уничтожения этой системы?

... Дверь в камеру Бутырской тюрьмы внезапно распахнулась и внутрь ступил человек с приземистым лбом, цепким взглядом и оттопыренными ушами. По-хозяйски осмотревшись, он объявил нам, что он известный вор. Потом, когда он начал рассказывать о себе, выяснилось, что отец у него прокурор. В этом не было ничего необычного. Уголовники всегда придумывают себе биографии и всегда отцы у них или генералы, или судьи, или прокуроры. Бутырский вор шел дальше. Он рассказывал о судьях, начальниках лагерей, с которыми ему приходилось иметь дело, так что несмотря на ненависть, с которой он говорил о них, чувствовалось, что он перед ними преклоняется. А как же иначе? В их руках были и власть, и сила. И он, так же, как и они, презирал тех, у кого этой власти и силы не было. Он был одним из них. Но без чинов. Он мечтал получить чин. Он хотел бы разделить с ними силу и власть, чтобы помыкать теми, с кем обстоятельства вынуждали его разговаривать как с равными.

Вот почему среди чекистов мы встречаем так часто бывших уголовников. Вот почему бывший атаман разбойничьей банды, орудовавшей в Белоруссии, Колька Еж так отлично вписался в кресло главаря банды энкаведешной под благопристойным именем Николая Ежова.

Не изменить, а приобщиться к системе привилегий — вот о чем мечтало большинство советских людей. Режим создал такую ситуацию, при которой не красть, не мошенничать, не обманывать нельзя. Во многих случаях без этого невозможно выжить, удержаться на своем посту, продвинуться вперед. Строители начисляют несуществующие кубометры, директора заводов — несуществующую продукцию, учителя завышают оценки, врачи занижают смертность, рабочие выносят детали, крестьяне — зерно. Поняв, что система не способна обеспечить его, человек борется за самого себя. Он волк другому, а иной раз и хуже волка. Так как того, за что он борется, не хватает на всех. Единственно, когда он чувствует себя братом другому, это когда распивает ”на троих” бутылку водки. Ему все тогда трын-трава. Им овладевает это не переводимое ни на какой другой язык состояние, ”когда будь, что будет”, ’’провались оно все пропадом. А пока гуляй!”

Приобщение к барскому столу элиты, участие в коллективном ограблении страны, начавшееся в октябре 1917 года и достигшее своего апогея в брежневские годы, не только связывает всех круговой порукой, заставляет всех чувствовать себя в чем-то виноватыми, гуляющими на свободе лишь милостью режима, но и создает и особый моральный климат, в котором особенно ярко проявляется то желание сбросить путы цивилизации, о котором пишет Струве. Это желание вытворять, что хочу, жить, не связывая себя никакими законами, никакими правилами. Привыкли к тому, что так себя ведут верхи. И так же пытаются вести себя внизу, когда им это удается. Брежневская мафия поощряла это, видя в этом еще один клапан, через который можно выпустить пар народного недовольства. И когда Андропов заставил проводить собрания и каяться в пьянстве и нарушении дисциплины, каялись, сами своим словам не веря, хотя пьянство давно стало народным бедствием. Но кампанию против наиболее зарвавшихся представителей „нового класса” народ встретил не безмолвием, а одобрением, хотя мало кто понял, что и это — очередной клапан для выпуска пара.

В этом народу виделась строгая рука наводящего порядок хозяина, по которому он соскучился, появления которого ждал, тоску по которому выражал фотографиями Сталина, вывешиваемыми не только в Грузии, но и в кабинах московских такси. Большего реванша кровавый диктатор, сваленный в землю, залитый бетоном, не мог и ожидать. Андропов взломал бетон. Дух Сталина опять вырвался наружу.

Громкое дело с икрой, которую продавали за границу в баночках с этикетками ’’сельдь атлантическая” завершилось расстрелом заместителя министра рыбной промышленности и увольнением, казалось бы, непотопляемого министра Ишкова. Затем последовало вынесение смертного приговора директору знаменитого московского гастронома, который все еще продолжают называть по имени его дореволюционного владельца Елисеевским. Вместо того, чтобы выставить дефицитные продукты на прилавок и пустить в продажу, он их припрятывал и продавал „элите ” и тем, у кого были деньги, по установленным им ценам или в обмен на услуги. Арестовывают и приговаривают к расстрелу директора секции ГУМа, обслуживающей партийную элиту.

Выходящий в Москве подпольный бюллетень СМОТ публикует подробности об аресте директора Госцирка, бывшего директора Театра Ленинского комсомола и Малого театра А. Колеватова.

”...При обыске у него обнаружено ценностей на 1,5 млн. рублей, 280 тысяч долларов в валюте, 15 стереоустановок, 18 шуб и так далее... Источник всех его богатств — дань, которую он собирал с цирковых групп, допускаемых к зарубежным гастролям — 30% их заработка за границей!”

Далее Бюллетень пишет о Галине Брежневой и ее последнем любовнике Борисе Буряце „...которого она сделала солистом Большого театра. Буряце моложе своей подруги на 20 лет. Его отец был „цыганским бароном” — собирал дань со всех цыган СССР и получил 25 лет в хрущевские времена.

Дуэт сына „барона” и маршальской дочки получился удачным. Она покупала ценности по сниженным ценам в спецмагазинах, а он продавал их по спекулятивным. Деньги делили и жили красиво. Борис прекрасно смотрелся в норковом жакете, когда с подругой выпивали тет-а-тет в ресторане ВТО, закрытом на „спецобслуживание”. Правда, тет-а-тет был неполным — за соседним столиком сидели четыре молодых человека, похожих, как близнецы, пили минеральную и смотрели на парочку злыми глазами”.

Отметив, что Галина „выступала иногда и соло — могла устроить, например, московскую прописку всего за десять тысяч”, редакция Бюллетеня добавляет:

”Плохо ведут себя дочки вовдей! Вот и в Болгарии, после смерти дочери Т. Живкова Людмилы, которая занимала пост министра культуры, обнаружили крупные пробелы в болгарских коллекциях фракийских ценностей, которые она лично демонстрировала за рубежом. А потом выяснились и просто тривиальные спекуляции Людмилы и ее мужа Ивана Славкова, например, турецкими дубленками в СССР...”

Как его боссу Сталину, Андропову не чуждо было „сладкое чувство мести”. Он мстит Щелокову за то, что министр внутренних дел был закадычным другом Брежнева и потому позволял себе становиться на его, Андропова, пути. Он не мог простить Щелокову, что Брежнев как бы уравнял их, присвоив им в один день звание генерала армии. Его досье, на котором стояло имя ”Н. Щелоков” пухло со дня на день. В нем было записано, что перед повышением цен на золото, серебро, драгоценные камни, икру и меха в 1970 и 1982 годах жена Щелокова заранее оповещала