Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

С вытеснением Черненко в секретари по пропаганде Михаил Горбачев становится официально третьим по значению секретарем ЦК. В его руках оказываются ключи от партийной машины. Несмотря на свою, по партийным стандартам, молодость, он уже опытный аппаратчик, и, получив ключи, тут же начинает создавать сеть своих сторонников. В Краснодаре первым секретарем обкома становится тесно связанный с ним по совместной работе Георгий Разумовский. В Ленинграде ему удается вопреки желанию Романова выдвинуть в первые секретари обкома Льва Зайкова.

Чистка всегда была излюбленным оружием в руках генсека. Только так он мог управлять партийным аппаратом, все время держа его в страхе, только так он мог создавать впечатление того, что трудности — результат не провалов режима, а нерадения и неспособности исполнителей. Взяв У Троцкого тезис о перманентной революции, Сталин трансформировал его в принцип перманентной чистки, как справедливо назвал это состояние 3. Бжезинский. Целью ее была не только бесконечная замена работников

различных партийных и государственных учреждений, но и запугивание их, заключение в тюрьму и уничтожение неугодных. Использовал чистку как средство консолидации власти и Хрущев с 1956 по 1961 годы, заменивший две трети членов Президиума ЦК, Совета Министров и руководящих органов республик, а также половину членов ЦК.

Брежнев решил от этого отказаться, и в действительности его политика бережного отношения к кадрам представляла не что иное, как своего рода социальный контракт, сходный с тем, который в феодальные времена заключался между сюзереном и вассалами, которым он за верную службу обязывался обеспечить свое покровительство. Андропова, стремившегося к укреплению своей власти, продолжение такого контракта с брежневскими вассалами устроить не могло. Ему нужен был новый контракт со своими вассалами. И потому призрак чистки вновь забродил по Советскому Союзу. Она приобрела масштаб невиданный за предшествующие 20 лет. С руководящих постов было снято столько же партийных чиновников, сколько за пять последних брежневских лет. Проживи Андропов дольше, он бы изгнал стольких же, сколько и Хрущев, может, и больше. То, что было проделано им за 15 месяцев, приводит к выводу, что он имел в виду иную форму социального контракта, ограничив его лишь верхушкой политического руководства, целиком обязанной генсеку. Все же, кто стоял ниже Политбюро, лишались какой-либо уверенности в незыблемости своего положения. Такой контракт ломал всю сложившуюся годами структуру и, естественно, его введение встретило сопротивление, которое дало себя знать и на верхах власти. Недовольные начали группироваться вокруг Черненко, неоднократно подтверждавшего свою приверженность брежневскому принципу отношения к кадрам.

Но у Черненко уже есть противник, который серьезно готовится к предстоящему бою. Когда Горбачев был в Ставрополе, то, отправляясь по утрам в крайком партии, он от дома шел пешком по улице Дзержинского. Он и теперь продолжал идти к власти по той же улице, обеспечивая себе поддержку чекистского аппарата Андропова, пользуясь услугами бывших сторонников Кириленко и опираясь на тех, кого успел расставить сам. В его кабинете в ЦК и на даче под Москвой по-прежнему происходят встречи с учеными и различными специалистами, начатые им еще в ту пору, когда он занимался сельским хозяйством. Здесь обсуждается широкий круг проблем, и у участников этих горбачевских семинаров создается впечатление, что хозяин полон решимости взять бразды правления в свои руки.

— Он — сгусток энергии, — рассказывает, вернувшись в Новосибирск, академик Татьяна Заславская. — Это резкий контраст с тем, что мы

привыкли видеть в Кремле за последние годы. И хотя он нетерпелив,он умеет слушать и ждет, пока вы не закончите.

Слухи, распространяемые участниками семинаров, не могут не беспокоить брежневцев. Все их надежды теперь связаны с тем, чья болезнь даст знать о себе раньше. Насколько затянется умирание Андропова, дотянет ли до его конца Черненко и сколько он сумеет просидеть в кресле генсека. Просидит с десяток лет, хорошо, а там хоть потоп. Главное, чтоб на наш век хватило.

Здесь, по-моему, уместно вспомнить, что писал по другому поводу Б. Рассел. Размышляя о причинах падения Римской империи, британский философ пришел к заключению, что одной из них было то, что армия избирала в императоры своих ’’преуспевающих полководцев, но армия, даже ее высшие чины, уже состояла не из образованных римлян, а из полу-варваров с границ империи”. Это замечание наводит на размышления и заставляет задуматься над современностью. А не привело ли систематическое вырубание наиболее инициативных, наиболее талантливых к тому, что и партия, весьма напоминающая в этом отношении римскую армию, выбирает своих вождей не среди наиболее способных, а среди наиболее обыденных, привычных, мало чем выделяющихся из остальной, в общем-то, серой массы? Окажись они, эти вожди, во главе какой-нибудь маленькой страны, и никто бы их всерьез не принял. Посмеялись бы над их отсталостью, над их упрямым желанием протащить в двадцать первый век средневековую систему, которую они постоянно стремятся то починить, то подправить и тем самым спасти . Только эта система, исключающая возможность открытого соревнования с ними, вызова их интеллектуальным способностям, позволяет таким посредственностям придти к власти и удерживать ее. Но отсталость, подкрепленная, как костылями, ядерны-ми ракетами, заставляла принимать их и разговаривать с ними. Это не делает чести нашему веку, но такова реальность.

В составе Политбюро не было ни одной яркой личности. Они все на одно лицо — все серые посредственности. То, что Андропов выделялся, свидетельствовало не столько о его яркости, сколько о тусклости его окружавших. Возникает вопрос, как же посредственности могли так долго управлять такой огромной страной? А не означает ли это, что для управления советской системой иные личности и не нужны? Ведь она постоянно переламывает, подгоняет под свой стандарт все, что не укладывается в созданные ею рамки. Тот уровень, который был достигнут системой, вкатившейся в брежневский развитой социализм, не требовал иного руководства. Ничем, кроме разворовывания страны, истощения ее ресурсов в бессмысленной гонке вооружений, а иными словами -современной игрой в солдатики, не занимавшегося, если это можно назвать руководством.

Транссибирский экспресс несся мимо вековых лесов, подступавших вплотную к окнам. Но в вагоне-ресторане никто не обращал внимания на красоты природы. Здесь, кроме иностранцев, было два сибирских шофера и парень из Молдавии. Хорошо уплатив директору, они прошли в специальный вагон-ресторан для иностранных туристов. Уставив стол бутылками и опорожняя одну за другой, уверенные, что никто их не выдаст, они рассказывали о приносящей им огромные деньги контрабанде на китайской границе.

— А пограничники? — спросил кто-то.

— Что они нам? Они свое получают, — хлопнув пачкой десяток, заявил шофер.

Затем, выхватив спичку, начал поджигать розовые бумажки, кидая их по вагону и наслаждаясь видом ловящих их официантов.

Один из наблюдавших эту сцену заметил, что в советских условиях могут процветать только два класса — партийная элита и короли уголовного мира, поскольку лишь они имеют доступ к тем вещам, которые остальным недоступны.

„Общество проделало бесславный путь от „великого” до больного. И никакая фразеология, никакие широковещательные программы не скроют язв социальных болезней, которыми это общество заражено”. Прочитав эти слова после разоблачительных статей в советской печати, после громких процессов над взяточниками, советский человек подумает, что это и есть правдивая характеристика советского общества.

Но, оказывается, к советскому обществу это не относится, а речь идет об Америке. В вышедшей под редакцией советника Андропова

А. Яковлева книге ”От великого к больному” делается вывод, что обнаруженная авторами в американском обществе коррупция служит признаком того, что оно перестало быть великим. Читателя пытаются убедить, что на советское общество, коррупция в котором достигла таких размеров, что стала главным направлением деятельности генсека, этот вывод не распространяется.