Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Установленные на Красной площади телекамеры показали двух людей^с напряжением опускавших гроб в могилу.

Он оказался очень тяжелым. Два дня назад, когда тело Брежнева взгромождали на помост в Колонном зале, произошло то, что навсегда останется символом брежневского времени. Сделанный, как и полагается, спустя рукава, гроб рассыпался. Пришлось срочно сбивать новый, который укрепили толстой металлической плитой.

Двум рабочим удержать его оказалось не под силу и траурную тишину вдруг разорвал удар с грохотом стукнувшегося о могильное дно гроба генсека.

На приеме в Кремле вице-президент США, пожимая руку одетому в темный костюм новому советскому диктатору,сказал:

— Мне кажется, что я в;ас знаю. Ведь мы занимали одно время одинаковые должности.

Андропов не отреагировал на шутку Буша, некогда бьюшего директором ЦРУ. Не произнес он и слова по-английски, а как и во время встречи с советским шпионом Хамбалтоном ждал, когда будет сделан перевод.

Возможно, что слушая Буша, Андропов внутренне усмехался. Если и знал о нем кое-что Буш, то это были всего лишь крупицы. Только теперь миру предстояло узнать его по-настоящему.

МЕТЛА АНДЮПОВА

Санд уновские бани на Неглинке давно стали уютным прибежищем для высокопоставленных чиновников и ’’денежных тузов”. Отдыхая после парной и массажей, они заказывали в отдельные номера выпивку. В запотелых от холода бутылках прибывали водочка, пиво. А с ними — икорка, балычок, вобла. Все это в других местах не достать. Но здесь именитые гости недостатка ни в чем не ощущали.

Время текло неторопливо, и в свои кабинеты начальство возвращалось только к концу дня. А то и вовсе на телефонные звонки услужливая секретарша отвечала: ”Он сегодня на совещании. Будет завтра”.

В конце 1982 года посетители Са:ндуновских бань были ошеломлены. Вдруг появилась милиция. Началась проверка документов и выяснение — почему в рабочее время находятся здесь. Такая же проверка шла в кинотеатрах, в парикмахерских. В Ленинграде людей останавливали на улице. Целыми автобусами забирали из очередей и отвозили в милицию. Тем, кто из голодных мест приехал в Москву за продуктами, пришлось особенно тяжело. Их не только держали в переполненных камерах по нескольку дней, но и сообщали об этом на работу, где их подвергали штрафу, вычитая деньги из заработной платы. Никто из них не знал, что все они попали в гигантскую сеть операции ’’Трал”.

Наконец-то власть проявила себя так, как ей давно этого хотелось. Прочь все сдерживающие законы. Полный контроль везде, в любой момент. В любое время дня и ночи. Андропов торопится. Он переносит Орвелловский 1984 год на конец 1982 года.

Главную причину бед страны бывший шеф КГБ видит в плохой дисциплине труда и пьянстве. За годы брежневского правления, которое официально называют периодом „развитого социализма” и который при Горбачеве объявят „годами застоя”, несоблюдение дисциплины стало всеобщим, а пьянство — повальным. Захвачены этими явлениями громад-

ные массы людей, и это заставляет искать причину их не только в людях, а, главным образом, в политической системе. Ведь подавляющее большинство советского населения родилось и выросло при советской власти, наложившей на них свой выразительный отпечаток. Для Андропова этот фактор значения не имеет. Для него люди — объект принуждения. Это лишь материал для осуществления его планов. Церемониться с ними нечего.

Но он не был бы Андроповым, если бы не окутывал свои действия в одежды лицемерия. Этот привыкший к красивой, чистой жизни, холеный советский барин, отправляется на московский завод, где его встречает затрапезная толпа, от которой исходит острый запах немытых тел и столовских щей. За теми вопросами, с которыми он обращается к рабочим, сквозит едва скрываемое равнодушие. Они стандартны:

— Сколько надо времени, чтобы освоить автомобильную линию? — спрашивает он рабочего Б, Шунина.

— Все время приходится осваивать новое, — отвечает рабочий.

— Трудно это? — спрашивает глава государства, претендующего на ведущую роль в мировой технике.

— Трудно, но надо осваивать.

— По секрету один вопрос: сколько вы получаете?

— Достаточно.

Такой ответ Андропова вполне удовлетворяет. Что скрывается за словом ’’достаточно”, почему достаточно? — его не интересует. Ему нужно соблюсти видимость, чтобы можно было в газетах написать о его встрече с рабочим классом.

Он выслушивает, что говорит начальница отделочного цеха Комарова, жалующаяся на то, что мужчины в цех не идут, так как производство считается вредным. И что же генсек партии, провозгласивший своей целью заботу о благе трудящихся? Приказал он тут же запретить ставить на вредное производство женщин? Весь его разговор с рабочими пуст, лишен ка-кой-либо оригинальности, какой-либо свежей мысли. Он просто отнял время, беречь которое призывает. Андропов хочет создать впечатление движения, пытается расшевелить брежневское застоявшееся болото; но на советское общество, ждущее радикальных премен, это оказывает такое же воздействие, как на смертельно больного стимулирующие уколы.

Одновременно наносится удар по оставшимся еще на свободе участникам диссидентского движения. Еще более тяжелым становится положение сосланного в Горький Сахарова. Строптивый академик давно был бельмом на глазу Андропова. Он помнит, как в разгар чехословацких событий ему доставили распространявшиеся в Самиздате сахаровские ’’Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”, содержавшие такие требования: ’’Должен быть разработан проект закона о печати... безответственная и бессмысленная цензура уничтожена, — писал академик Сахаров, — дискуссия в обществе и поиск правды должны поощряться,.. Политические заключенные должны быть осво-бождены... Разоблачения Сталина должны быть доведены до конца... влияние неосталинистов должно быть строго ограничено...”.

Кроме Сахарова, преследованиям подвергаются религиозные активисты, неофициальное движение сторонников мира.

Тех, кто в правлении Андропова хотел видеть период этакого ’’просвещенного кагебизма” ждало разочарование. Это скорее напоминало реставрацию — возврат к сталинским временам. То, что молодому Андропову не удалось осуществить под руководством Сталина, он осуществлял ныне, сам став руководством. Он знает, на чем играть. Глубоко укоренившаяся в народе неприязнь ко всему иностранному, необычному служит для него питательной почвой для взбивания антиамериканской истерии. И в этом он тоже точно следует сталинским рецептам. Если раскрыть газеты конца сороковых — начала пятидесятых годов, то в них можно найти те же выражения об угрозе со стороны американских империалистов, что и спустя три десятилетия. Режим вернулся к наиболее привычному своему состоянию — активной конфронтации с Западом.

Собственно говоря, советский режим никогда не придерживался так называемого мирного сосуществования. СССР понимал, под мирным сосуществованием захват одной страны за другой руками наемников и подрыв демократических государств изнутри. Именно так все и происходило во времена пресловутой брежневской политики разрядки напряженности. Другой известный Советскому Союзу вариант поведения на международной арене — это сталинская холодная война. Шагнув назад, через время Брежнева и Хрущева, Андропов попытался связать современность со сталинизмом. Он явно тяготел к открытому агрессивному сталинизму.

В канун 1983 года те, кто в Советском Союзе еще не потерял смелости и кто еще доверял своему собеседнику, поздравляли друг друга так: „С Новым тридцать седьмым годом!” То, как круто забирал новый генсек, явно напоминало атмосферу 30-х годов. Следуя гитлеровско-геббель-совскому приему, он находит народу очередного внутреннего врага, на которого можно направить его гнев, как когда-то на вредителей, потом на космополитов. Теперь Андропов выбирает мишенью тех, против кого народ уже давно затаил гнев: против беззастенчиво грабящего его слоя советского общества, которому Джилас дал имя „новый класс”. Этот класс состоит не только из высокопоставленных партократов, но и из известных ученых, и артистов, и писателей, и генералитета, и спортсменов, и многих других, кого государство сочло важным отметить специальными привилегиями. Пробиться в состав „нового класса” — цель жизни советского человека. Он знает, что, только заняв место в ряду избранных, он сумеет жить по-человечески. Это открывает ему доступ в специальные магазины, больницы, санатории. Это даст возможность обладать дачей, автомобилем, ездить за границу, привозя оттуда все — от телефонных аппаратов до унитазов. Эта элита знает, что собой представляет советская действительность, и не хочет иметь ничего общего с ней! При каждом удачном случае она стремится заполучить командировку на „разлагающийся Запад”, да и в Советском Союзе создает для себя западные ’’оазисы” со всеми атрибутами западного образа жизни: ”кол-герлс”, виски, новейшими проигрывателями и порнофильмами, которые через некоторое время в большом количестве изымут при обыске у кандидата в члены бюро и заведующего международным отделом ЦК ВЛКСМ Игоря Щелокова, сына бывшего министра внутренних дел.