Быть Руси под княгиней-христианкой

Дребезжание натянутой воловьей жилы становилось всё тише и вскоре стихло вовсе, а на смену ему пришёл рокот бубна. Быстрота ударов в него нарастала, и Равия знал, что так будет продолжаться до тех пор, покуда она не сравняется с частотой биения сердца человеческого плода в материнской утробе [148]. И под этот ритм священного бубна шаман с помощью находящихся в нём духов будто снова возвращался в своё прошлое, когда пребывал в женской утробе, обретая чувство нерасторжимого единства с землёй и небом, водой и воздушной стихией, как некогда человеческим зародышем ощущал свою неразрывную связь с вынашивавшей его матерью. Став равноправной частицей огромного мира, шаман приобретал возможность общаться и с душами давно покинувших землю предков, и возвращаться к давно минувшим событиям, и обращать пытливый взор в грядущие времена.

Частота ударов в бубен стала постоянной. Равия осторожно потянул закрывавший вход в юрту полог в сторону, заглянув одним глазом в образовавшуюся узкую щель. Посреди юрты на священном камне Тенгри-хана стояла на низком треножнике жаровня с тлеющими углями, от которой волнами расплывались в стороны облачка голубоватого пахучего тумана.

Саадом, скрестив ноги, сидел перед жаровней и стучал в бубен двумя человеческими берцовыми костями. Его морщинистое, по-бабьи безусое и безбородое лицо было сосредоточено, глаза полностью прикрыты набухшими веками, длинные спутанные волосы отброшены за плечи. Наклонившись туловищем к жаровне, шаман жадно втягивал в ноздри распространяющийся от неё дух догоравшего дурманящего порошка, его тонкие бесцветные губы едва слышно нечто шептали.

На полпути между Саадомом и входом в юрту виднелась долговязая фигура в длинном стёганом халате и тюбетейке с кисточкой — это был принадлежавший Равию раб-хорезмиец, родившийся язычником, затем веривший в Христа и Аллаха, ныне идолопоклонник и чернокнижник. Он являлся вернейшим и незаменимым помощником своего господина во всех делах, о которых не следовало знать никому, кроме их двоих. Сегодня, не желая подвергать собственное здоровье опасности, Равия велел рабу быть посредником между собой и Саадомом.

Согнувшись чуть ли не пополам, раб приблизил ухо к самым губам шамана, повернул лицо к наблюдавшему за ним в щель хозяину.

   — Саадом не может объять будущую Русь взглядом, — громко зашептал раб. — Она беспредельна, её земли раскинулись от Холодных до Тёплых морей, от восхода до заката солнца...

   — Я хочу знать не сколько земель и народов захватят русы, а кому в дальнейшем суждено ими править — киевским князьям, хазарам, византийцам, варягам, — тоже шёпотом сказал Равия.

   — Тенгри-хан ещё не открыл этого Саадому, мой господин, — ответил раб и снова припал к губам шамана.

Какое-то время он вслушивался в его бормотание, после чего сообщил Равию:

   — Саадом видит над Русью красные знамёна. Точь-в-точь как те, под которыми ходили в бой русские воины в войске гуннов, когда Русь была покорена Аттилой [149] и платила ему «дань кровью». Но на этих красных стягах один из символов твоей веры, мой господин, — священная пятиконечная красная звезда Соломону [150]! — радостно воскликнул он. — Значит, Русь под владычеством иудеев и платит им, как некогда Аттиле, «дань кровью»! Саадом видит также поверженные наземь купола христианских храмов, осквернённые монастыри с православными крестами, разрушенные мечети и синагоги. Получается, русы отвергли веру в Христа, Аллаха, Яхве [151] и вновь стали язычниками.

   — Когда Русь окажется под пятой иудеев и над ней будет реять красный стяг разноплеменного отребья с красной пятиконечной звездой Соломона? — нетерпеливо спросил Равия.

   — Это будет нескоро, мой господин... очень нескоро, — заметно потускневшим голосом ответил раб. — Красный стяг со священной звездой Соломона взовьётся над Русью примерно через десять веков после пророчества Саадома.

   — Через целое тысячелетие, — разочарованно протянул Равия. — Но это, собственно, не важно. Если покорению иудеями Руси суждено случиться не при жизни нашего поколения, какая для нас разница, в каком столетии это произойдёт? Наш народ бессмертен, и его история не имеет конца, и наша жизнь продолжится в наших внуках и правнуках. Главное, сколько времени мы будем властвовать над Русью и удастся ли нам утвердиться её хозяевами навечно?

   — Власть иудеев над Русью будет не вечной, господин. Она будет продолжаться семь десятилетий.

   — Семь десятков лет? — поразился Равия. — Ровно столько, сколько господствовали над Русью захватчики-гунны?

   — Получается так, господин.

   — Но неужели иудейский народ после семи десятилетий владычества над Русью позволит ей целиком освободиться от его власти? Неужто не сохранит за собой самые лакомые части Русской земли, чтобы обеспечить себе безбедное существование? Что говорят об этом Тенгри-хан и его посланцы-духи?

   — Господин, ты хотел с помощью Саадома заглянуть в будущее и узнать, будет ли Русь покорена Хазарией, и если да, когда это случится. Бог Неба и духи степи дали ответ на это — иудеям суждено властвовать над Русью, произойдёт это примерно через десять столетий и будет длиться семь десятков лет. Однако, что произойдёт с Русью после утраты иудеями своего владычества над ней, тебя не интересовало. Но погоди, господин, погоди... Духи услышали твой вопрос и позволили Саадому заглянуть в будущее русов после их освобождения от власти иудеев. Он видит над Киевом и Черниговом жёлто-голубое знамя с соколом-рориком, значит, там снова правят наследники рода Рюриков. Но над северной столицей Руси Новгородом другое знамя — бело-сине-красное, это знамя и над Псковом, и над Смоленском, и над Муромом...

   — Всё ясно, — оборвал его Равия. — После потери нами власти над Русью она будет охвачена междоусобицами и распадётся на несколько княжеств. Но что станет с Хазарией? Неужто она не воспользуется неизбежным ослаблением Руси?

   — Саадом видит над Итиль-рекой тоже трёхцветные русские стяги... по всему её течению от истоков до устья, — тихо ответил раб. — И хотя одна полоса на них красная, священной звезды Соломона ни на одной нет.

   — Саадом слишком много дышал дымом своих дурманящих трав, поэтому его голова стала прибежищем чрезмерного числа духов, — зло сказал Равия. — А это обычно сказывается на прорицателях не лучшим образом, ибо не всем духам дано правильно понимать и толковать волю Тенгри-хана. Потом, у меня нет желания и времени, чтобы узнавать, что будет с русами через несколько веков после моей кончины. Всё, что мне было нужно, я уже узнал, поэтому иди за лошадьми и скачем домой...

Весь путь до своего дворца Равия был погружен в размышления. Он и прежде обращался к прорицателям, интересуясь судьбой Хазарии и её ближайшей соседки Руси, с которой судьба каганата теснейшим образом была связана. И всегда ответ был один — Русь ждут тяжкие испытания, огромные заблуждения и реки крови, однако впереди у неё великое будущее, а вместо судьбы Хазарии прорицатели предпочитали говорить о судьбе иудейского народа, которому в конце концов суждено обрести землю предков и возвратиться к погасшим семейным очагам. Упоминали прорицатели и о том, что какое-то время иудеям путём обмана удастся владычествовать над Русью, однако сей срок будет крайне незначительным.

Поэтому результат сегодняшнего камлания Саадома не явился для Равия неожиданностью, он лишь утвердил его во мнении, что он поступил правильно, сразу отбросив мысль о подготовке большого похода на Русь, а велел прибыть к себе Хозрою. Зачем затевать войну и нести неисчислимые жертвы, если на судьбе Хазарии это не скажется нисколько, а за пролитую ради сегодняшних сиюминутных интересов кровь единоверцев Равию придётся держать ответ перед Владыкой всего сущего? Куда благоразумнее сделать то, что должен сделать всякий на самом деле умный человек, стремится даровать своему народу мир и принести ему выгоду, не платя за них кровью и жизнями единоплеменников и единоверцев...