Павел I

В эту мартовскую ненастную ночь, в безмолвии темного казавшегося вымершим города раздавался только свист бурного ветра, лай и вой псов, в то время неизменно имевшихся на каждом дворе, и протяжные окрики часовых.

Разделив семеновцев на несколько пикетов и вручив команду ими прибывшим с Депрерадовичем офицерам, Пален скорым шагом повел людей к воротам на главной аллее замка.

У ворот их встретил брат полкового адъютанта императора. Сам Аргамаков стоял в это время у пешеходного мостика на рву против Летнего сада и встречал там вторую колонну заговорщиков с преображенцами, которую вели Бенигсен и Талызин.

Прибывшие вслед за Паленом заговорщики составляли как бы штаб его и шли отдельной бандой вслед за ним.

Аргамаков спросил пароль и лозунг.

— Граф Пален! Золотой овен!

Ворота отворились. Отряд за отрядом вступали в темную, осененную старыми деревьями аллею Много видели это деревья! Они видели царевича Алексея Петровича, в кандалах вывозимого в крепость! Они видели старого, больного Остермана, несомого на креслах к умирающей императрице Анне Ивановне! Они видели герцога Бирона, Анну Леопольдовну, сопровождающую младенца-императора Иоанна Антоновича, Елизавету Петровну, графа Панина с маленьким Павлом Петровичем на руках, поспешающего в Зимний, где уже присягали его матери Екатерине. Теперь черные гиганты, скрипя, сшибаясь ветвями, раскачиваемые бурными порывами ветра, осеняли таинственные ряды солдат, тяжкий шаг которых, глухо отзывался на промерзлом грунте, в ночном безмолвии и мраке стремившихся к мрачной глыбе замка несчастного властителя.

Вдруг над Летним садом с криком поднялась туча бесчисленных ворон и галок, обычно там ночевавших.

Птицы носились над замком и неистово кричали. Взметнулись и вороны, спавшие на аллеях и боковых садах.

— Преображенцы с той стороны идут, — заметил один из гренадер. — Возбудили воронье!

— Дурная это примета! — заметил другой.

И опять молча продолжали путь.

Молодой офицер, ведший отряд последним в хвосте колонны, невольно вспомнил капитолийских гусей, криком предупредивших ночной приступ врагов, пробудивших сторожей и спасших Рим Что как и крики ворон пробудят императора и предупредят его об опасности? Раздраженные нервы молодого человека не вынесли этого таинственного и безмолвного шествия на опаснейшее предприятие. К тому же угрюмый вид молчаливых солдат внушал ему опасения, что они сомневаются в целях предприятия.

— Дурная ли примета, или нет, — сказал он, — а идти надо и все исполнить до конца. Наше дело, ребята, правое! Отечество требует, и мы должны идти!.. Император болен и не может править государством. Поступки его стали неладные, и цесаревич принужден взять в свои руки правление. При Александре всем будет свобода. Это — ангел. Вы его знаете, ребята.

И, полагая, что солдаты лучше поймут его, если он станет говорить с точки зрения материальных интересов, офицер стал объяснять солдатам, что император объявил войну Англии и запретил с ней торговать. «А разрыв с Англией наносит неизъяснимый вред нашей заграничной торговле. Англия снабжала нас произведениями мануфактурными и колониальными за сырые произведения нашей почвы. Эта торговля открывала единственные пути, которыми в Россию притекало все для нас необходимое. Дворянство было обеспечено в верном получении доходов со своих поместий, отпуская за море хлеб, корабельный лес, мачты, сало, пеньку, лен. Теперь это все на руках останется. А купцы без товаров. Сие грозит разорением государству. Александр отменит все сие, ребята».

— Что лясы томить, ваше благородие, — сказал старый гренадер, когда офицер кончил объяснения. — Павел, Александр, нам это едино. Хоша, конечно, лучше отца Александр не будет. Однако, что ни поп, то батька.

— Нам, ваше, благородие, до помещиков и купцов дела нет, — сказал другой, помоложе, с серьгой в ухе. — Мы, кроме солдатской службы, ни на что не гожи. У нас каждая жила вытянута, каждый сустав вывихнут. А свое мы получили.

И, достав кисет, солдат позвонил золотом, лежавшим в нем.

— Слышь, англичанка-то из клуба три бочонка золота на эфто дело выкатила! — ввернул молодой солдат. — Один бочонок господам енералам, другой — офицерам, а третий уж нашей братии, солдатикам.

В это время передний отряд остановился перед решеткой замерзшего рва:

— Смирно! Не дышать! — прошла команда от головы до хвоста колонны.

Солдаты стали соскакивать на лед, переходить на другую сторону и строиться на коннетабле, где возносился на коне своем недвижимый медный гигант.

В то же время со стороны Рождественских ворот генералы Талызин и князь Вяземский и полковник Запольский вводили третий и четвертый батальоны Преображенского полка. Войска окружили замок. На колокольне медленно и заунывно куранты под музыку и перезвон стали бить полночь.

Стаи галок и ворон продолжали тучей носиться над замком и садами, неистово каркая.

Но ни единого луча, ни единой искры и ни единого звука не исходило из громады императорского мавзолея.

XIV. Потайная лестница

Таинственное шествие в ночном безмолвии и темноте по аллеям Летнего сада при зловещем карканье пробужденных птиц, движение угрюмых войск, команда, отдаваемая вполголоса — все укротило легкомысленное возбуждение тех заговорщиков, которые следовали за Бенигсеном и Зубовым. Холодный ветер обдул к тому же их головы и протрезвил. По мере того, как они приближались к темной громаде замка, предприятие, на которое они двинулись столь беззаботно, стало представляться им в истинном свете. В воображении рисовались тысячи опасностей, непредвиденных осложнений, которые могут погубить все и привести их вместо первых мест в государстве на виселицу. Уже они страшились измены и не доверяли друг другу. И с какой легкостью устремлялись на предприятие, с такой же теперь изыскивали в уме способы уклониться в последние минуты, как-нибудь вывернуться и, если уж возможна измена, предупредить других в этом отношении. Но придумать ничего не могли. И шли, как приговоренные.

У пешеходного мостика, который вел из сада к замку, на другой стороне рва их поджидал флигель-адъютант императора Аргамаков. Он самолично спустил мостик, и вся банда перешла. Аргамаков имел при себе глухой фонарик. Открыв фонарь, он осветил последовательно лицо каждого переходившего по мостику. В это время войска уже окружали замок.

— А где же военный губернатор Пален? Разве он не с вами? — с удивлением спросил Аргамаков, когда последний из банды перешел мостик.

— Он идет с Депрерадовичем и семеновцами, — отвечал князь Зубов.

— Странно. Он говорил мне, что пойдет с нами в кабинет императора, — сказал Аргамаков.

— Нет, он с частью батальона займет главный вход дворца, — сказал Бенигсен.

— Как! А кто же будет в прихожей государыни?

— Никого, — отвечал Бенигсен.

— Но ведь в таком разе император может спастись, выйдя через дверь, которая ведет из его спальни в эту прихожую?

— Все выходы и внутри и снаружи будут заняты нашими.

— В стенах замка есть потайные лестницы, которые ведут в подземные ходы. Даже я не знаю всех лазеек замка.

— Постараемся подойти так, чтобы не вспугнуть зверя, — улыбаясь, сказал Бенигсен.

— Но мы даже не можем быть уверены во всех служащих дворца и караулах. Первый батальон преображенцев предан государю. Ему только стоит им показаться, и наше дело пропало.

— Нам некогда теперь размышлять! — сказал Бенигсен. Отступать поздно. Идите вперед, Аргамаков.

— Да, станешь рассуждать, когда дело идет о петле! Если Пален стал непредусмотрителен, то мы шеей рискуем, — послышались голоса.

— Всего предусмотреть невозможно, — решил Николай Зубов. — А риск — святое дело. Веди нас, Аргамаков!

Аргамаков пожал плечами и пошел вперед, не закрыв фонарика, которым на ходу раскачивал. Фонарик бросал слабый, мерцающий свет на землю и гранитную облицовку замка. Вступив под Рождественские ворота, заговорщики затем толпой двинулись вверх по лестнице, ведущей в покои, прилегающие к библиотеке и спальне императора. Сам же Аргамаков, как было условлено заранее, пройдя треугольный внутренний двор, вступил в сводчатые катакомбы нижнего, служительного этажа. Мрачная пасть входа этого лабиринта открывалась в одном из углов двора. Сырость капала со сводов, и ветер завывал в катакомбах. Пройдя несколько, Аргамаков осветил фонарем в одном месте мокрую, покрытую пятнами плесени стену и надавил железную скобку в ней… Стена вдруг легко отошла, открыв винтовую каменную лестницу. Аргамаков, оставив открытым вход, стал подниматься вверх. Это была одна из потаенных лестниц замка — l'éscalier dérobé, устроенная в толще капитальной стены, выведенной вдвойне, так что получался промежуток, шедший через все этажи. На первую площадку лестницы, которой достиг Аргамаков, выходили две двери. Одна вела в квартиру фаворитки императора, княгини Гагариной, другая — в помещение обер-шталмейстера графа Кутайсова. Затем лестница вновь продолжалась вверх, в апартаменты его величества. Но Аргамаков туда не пошел. Он поставил фонарик на ступеньку лестницы, а сам прислонился к стене и несколько мгновений пребывал в глубоком раздумье. Потом вдруг решительно отворил дверь в квартиру Кутайсова и вступил в темную проходную комнату.