Разомкнутый круг

Замерзнув кататься, молодые господа «шли в люди», со смехом рассматривая цыган с медведями и кукольников с Петрушками. Слушали прибаутки разносчиков и пробовали пряники, конфеты и сбитень.

– Максимиан! [17] – обращался к Рубанову Нарышкин – после оперы он увлекся древнеримскими императорами. – А не посетить ли нам ресторацию?

После ресторации ехали к Оболенским обедать, греться, играть в карты и танцевать.

На большом Рождественском балу в Зимнем Нарышкин сделал сообщение:

– Господа Римский сенат! Мы с Софи обручились, так что можете поздравить нас.

Мари запрыгала, захлопала в ладоши и расцеловала Софью. Она была необычайно хороша в этот момент, и Максим залюбовался ясным девечьим лицом и зелеными «елочными» глазами.

– О-о-о! Это дело стоит того, чтоб его крепко обмыть, – глубокомысленно произнес Оболенский и тоже чмокнул кузину в щеку.

Страйковская-младшая коснулась позеленевшим от зависти лицом розовой щеки Софи.

– Господа! Мы тоже хотим, – услышали они и, обернувшись, Рубанов увидел трех кавалергардов.

Волынский, видимо, только что танцевал. Он стоял чуть запыхавшись и улыбался, показывая белые, словно первый снег, зубы. Его не по уставу длинные черные волосы растрепались и в беспорядке рассыпались по плечам, а глаза оценивали Мари. Рубанову не понравился этот взгляд, он повернулся к Мари и замер, вначале в недоумении, а затем в досаде. На него она так никогда не смотрела. В ее глазах читались восхищение, вызов, нежность и что-то такое, от чего у Максима защемило сердце и опустились руки. «Ежели бы хоть раз она глянула так на меня!» – закусил он губу.

Оболенский представил Волынского Мари, тот, разразившись уместным комплиментом, надолго припал губами к ее руке, и Мари цвела и смеялась, даже не стараясь отнять руку от жадных губ.

«Дуэль! Только дуэль!» – подумал Максим.

Бестактность Волынского заметили все. Оболенский уже недобро разглядывал кавалергарда. А Мари, казалось, ничего не замечала, кроме нового знакомого.

«Да что с ней такое?» – страдал Максим.

Раздались звуки вальса.

«Надо увести Мари», – подумал он, но было поздно.

– Не откажите в удовольствии танцевать с вами кадриль сударыня, – потянул ее за руку Волынский, и Мари не противилась. Напротив, она с радостью пошла танцевать.

Софья удивленно пожала плечами, а Страйковская злорадно улыбалась, блестя глазами, не одной мне мучиться, говорил ее взгляд.

Следующий танец Мари все же танцевала с Рубановым, но мысли ее витали где-то далеко. Она не слушала, что говорил Максим, и отвечала невпопад, глаза ее искали Волынского и, найдя, запылали ревностью, увидев, как цепко он держит за руку партнершу.

«Скорее бы закончился этот дурацкий бал, – думал Рубанов, – я не узнаю ее».

Дома он остановился перед зеркалом и долго разглядывал себя. «Лишь глаза сумасшедшие – и то из-за сегодняшнего бала, а в остальном неплохо выгляжу. И чего она нашла в этом кавалергарде?»

До глубокой ночи он метался по комнате, стараясь понять, что случилось: недоразумение или крах?! Спать не ложился. Глядел на луну и думал о Мари! «Нарышкин обручился, – завидовал он, – Софья души в нем не чает… А Мари? Неужели я ей совсем безразличен?.. Застрелиться, что ли? – приходила в голову нелепая мысль. – А может, все еще образуется? Может, это всего лишь каприз избалованной девчонки? Может, я в чем провинился, и она решила позлить меня? Следует непременно с ней встретиться и поговорить…»

Однако на следующий день, когда Рубанов приехал к ней, Мари была не одна. Вальяжно развалившись, в кресле расположился Волынский. Увидев Рубанова, он даже не поднялся, а лишь небрежно кивнул головой. Максим заиграл желваками, но сдержал себя.

– Мы обсуждаем маскарадные костюмы, – защебетала Мари, слегка нахмурившись: «Денис Петрович все-таки должен был встать и поздорововаться с Максимом. Слишком он уверен в себе», – нежно глянула на кавалергарда.

– Ну что ж, обсуждайте! – развернулся я и вышел из комнаты, заметив мстительный взгляд толстомордого лакея.

В доме Оболенских тоже активно готовились к новогоднему балу-маскараду. Григорий не долго думая заказал портному костюм дьявола, велев особое внимание обратить на хвост – чтоб был длинный, с кисточкой и крепко пришит к штанам. Нарышкин вначале хотел нарядиться римским императором – Нероном [18] там, или Калигулой [19], но не решился, так как на новогоднем маскараде ожидалось присутствие русского императора – могут не так понять… и заказал, после долгих сомнений, костюм венецианского гондольера.

В зале перед зеркалом стояла крепостная девушка, фигурой напоминавшая Софью, и на нее примеряли шитые золотом платья принцесс, наряды французских и английских щеголих. Три швеи запутались в шелке, бархате, парче, кружевах и воланах, но Софи никак не могла на чем-либо остановиться.

Накинув шинель, Нарышкин куда-то таинственно исчез и через час появился, довольно вертя в руках здоровенное весло – грязное и облупленное. В тепле комнаты оно стало активно потеть и чем-то вонять.

– Купил на набережной! – радостно сообщил Софье Серж. – У отставного матроса, сторожившего дырявый бот, – уже без прежнего энтузиазма произнес он, видя, что никто не восхищается покупкой. – Морячок рассудил, что бутылка пшеничной зимой нужнее весла, – уже совсем тихо закончил граф.

– Фу-у! Чем здесь несет? – вошел в комнату Оболенский.

– Вот весло по случаю приобрел, дабы лучше в роль гондольера войти, – протянул ему покупку Нарышкин.

– Тьфу-у! – отступил на шаг Оболенский. – Похоже, это весло все лето в матросском гальюне простояло…

– Гораций! [20] Вы не правы! – обреченно промямлил Серж.

– Мон шер! Выбросьте ради бога эту дрянь! – после слов кузена закрыла носик платочком Софи.

– Ну я же в роль не войду! – возмутился Нарышкин.

– Тогда лучше бот во дворец притащи! – разразился дьявольским хохотом Оболенский и поглядел на Максима.

В другое время у того нашлась бы тысяча шуток, но теперь, с трудом выдавив улыбку, он молча прошел в свою комнату. Друзья переглянулись, жалея его.

– А ты, о Максенций [21], кем на маскараде будешь? – услышал Максим вопрос Нарышкина.

«Главное, чтобы они меня не жалели… Этого я не выдержу», – не раздеваясь, бросился на кровать.

Вечером в комнату, осторожно постучав, вошел Серж, на этот раз не с веслом, а с каким-то костюмом и маской с загнутыми кверху углами рта, что должно было означать смех.

«Как раз к моему настроению», – подумал я.

– Что это? – без интереса спросил у него.

– О, мой друг Магненций [22], это наряд Арлекина. Вначале я сам хотел быть в нем, но затем подумал о гондольере… Так что можешь взять себе.

«Как он меня достал своими императорами». – Но, чтобы сделать ему приятное, принял подарок.

Я стоял у стены, скрестив на груди руки, и хмуро разглядывал ряженых. Передо мной мелькали греческие и римские морские и небесные боги, домино, нимфы, ведьмы, домовые, лешие, гондольер… и вовсе черт знает кто с бантиком на плече. «В этой толчее Мари и без маски не найдешь, а в маскарадном костюме – тем более… – ревниво всматривался в зал. – А Волынского непременно вызову на дуэль. Вчера еще следовало… Ага! – увидел двух пьяных сатиров. – Чем-то они мне знакомы… Понаблюдаю!» – Пошел за ними. И оказался прав.

Сатиры привели меня к меланхоличному Пьеро. Но когда он, собираясь выпить, поднял маску с горестно опущенными книзу углами губ, под ней оказался смеющийся рот Волынского. Чокнувшись с сатирами, Пьеро опрокинул в себя стаканчик и направился к невысокой стройной пастушке в полумаске. Сердце мое затрепетало – я тут же узнал Мари. В это время трое придурков демонов, громко смеясь, встали передо мной и закрыли Пьеро с пастушкой. Пока я обошел их, Мари с Волынским исчезли. Демоны подняли рогатые маски и залили в себя по стакану вина. «Лейб-гвардейские драгуны», – узнал я их, углубляясь в толпу.