Гай Юлий Цезарь

Сам я приехал в нашу штаб-квартиру в Галлии вслед за ним. Мы тут же начали наступление, и я убедился, что белги действительно собрали огромные силы. Но с руководством армии и её снабжением дело у них обстояло из рук вон плохо. Я договорился с Дивитиаком, что он пригрозит диверсионным налётом на территорию белловаков, главных поставщиков продовольствия крупнейшим контингентам армии белгов. Слухи об этом спровоцировали белгов напасть на наши позиции, причём при самых невыгодных для них условиях, и, потерпев поражение, они попытались отвести свои войска, но скученность и недисциплинированность помешали им провести эту операцию успешно. Целый день наша кавалерия в сопровождении легионеров убивала их. После этого одно племя за другим, не вступая в сражение, стали сдаваться нам. Среди племён белгов, живших ближе всех к Кельтской Галлии, я встретил племя ремов, которое, видя, как я обращаюсь с эдуями, добровольно приняло сторону римлян и уже не изменяло нам.

Только изредка приходилось нам сталкиваться с первоклассной галльской пехотой, да и то беспокойство нам она причиняла не из-за своей выучки или военного мастерства, а благодаря своей исключительной отваге и стремительным действиям. Среди белгов у нервиев была репутация самых храбрых воинов, и они действительно достойны этой репутации. Наша первая стычка с ними произошла вскоре после того, как мы разгромили белгскую коалицию и большинство племён сложили оружие. Шагая на север, в страну нервиев, мы держались самоуверенно, но расхлябанности и беспорядка не наблюдалось в наших рядах. Наслышавшись о воинственности этого племени, я был готов к жестокой битве. Но такой жестокой, какой она в конце концов оказалась, я и представить себе не мог.

В течение нескольких дней армия нервиев отступала перед нами, скрываясь в густых лесах. Это племя отличалось почти полным отсутствием кавалерии; у нас на глазах лишь несколько их конников проводили рекогносцировку, избегая встреч с нашей кавалерией и легковооружёнными отрядами. С удивительным явлением столкнулись мы в большей части этой страны: полосы специально выращенных живых изгородей пересекали местность и бывали порой такими высокими, что их невозможно было преодолеть. Ясно, что нервии используют их с той же целью, что мы — рвы и траншеи: в качестве защиты против вражеской кавалерии и прикрытия для пехоты. Кое-где эта сложная система растительных укреплений сильно сдерживала наше продвижение вперёд. Они намного сокращали обзор, и я всё время был настороже, чтобы не вляпаться в засаду; я тщательно выбирал места для стоянок, так, чтобы они не могли напасть на нас, пока солдаты роют траншеи.

Впереди колонны шли шесть всегда готовых к бою легионов. За ними двигалось тяжёлое снаряжение всей армии, затем следовали два легиона недавних рекрутов. На закате дня я выбрал место для лагеря, которое показалось мне очень подходящим. Оно находилось на холме, круто спускавшемся к реке глубиной фута в три. За рекой расстилалась долина, удобная для действий кавалерии, в противоположном своём конце она полого поднималась к густому лесу. Вполне возможно, что вражеское войско скрывалось именно в том лесу, но, чтобы добраться до нас, им пришлось бы выйти из леса, оказавшись в поле действия нашей кавалерии, затем пересечь поток и вскарабкаться на довольно крутой склон нашего холма. Моя ошибка состояла в том, что я подумал, что ни один командир не решится потребовать от своих людей пойти на такой риск. Послав несколько эскадронов кавалерии в долину, где разгуливали вражеские пикеты, я приказал шести ведущим легионам заняться устройством лагеря. Стоял тихий летний вечер. Ничто не вызывало тревоги ни у меня, ни у моих командиров.

Так получилось, что я смотрел на поток и на далёкий холм на том берегу, когда из-под кромки леса вышли первые пехотинцы врага. Я сразу заметил, что они построены в боевые порядки и приближаются очень быстро. Они легко, как нечто несущественное, отбросили в сторону нашу кавалерию, переправились через поток и, не теряя темпа, стали взбираться на наш холм. Произошло именно то, что я считал совершенно невозможным. Я понял всю опасность нашего положения, но уже ничего не мог сделать. Прежде чем я успел дать нужные приказания, враг уже навалился на нас. У солдат даже не было времени снять чехлы со своих щитов. Я не имел возможности выделить часть войска в резерв, да и будь она у меня, я не знал бы, где разместить этот резерв. Я не мог дать сигнал к началу сражения, я не успел накинуть на себя алый плащ, который всегда был на мне во время битвы. В тот страшный момент солдаты проявляли чудеса храбрости. Каждый, бросив свою работу, вставал под ближайшее к нему знамя, чтобы не тратить времени на поиски своей когорты. Среди солдат шести легионов, принявших на себя главный удар, не нашлось ни одного, кто поддался бы панике или хоть чуточку нарушил порядок, хотя положение складывалось отчаянное.

Девятый и десятый легионы были на левом фланге, одиннадцатый и восьмой — в центре, на правом фланге находились двенадцатый и седьмой, но ничего похожего на непрерывную линию обороны не получилось. В разных условиях оказались различные легионы, некоторые части были отрезаны от своих густыми живыми изгородями, насаженными на вершине холма.

Когда нервии атаковали нас, я был на левом фланге и улучил минутку, чтобы сказать несколько слов воинам десятого легиона. Затем я направился по линии обороны на правый фланг и по пути убедился, что все мои солдаты вступили в бой. Добравшись до седьмого и двенадцатого на правом фланге, я уже получил некоторое представление о битве и понял, что мы на грани разгрома. Девятый и десятый легионы под руководством Лабиена легко одолели сравнительно слабого противника. Они сбросили врага с холма, многих убили в реке и продолжали преследование уже на склоне холма за рекой. Они, несомненно, были убеждены, что мы побеждаем. Располагавшиеся рядом с ними одиннадцатый и восьмой легионы схватились с союзниками нервиев — белгскими племенами, и, хотя на их долю выпало более тяжёлое сражение, они тоже потеснили противника с холма и бились на берегу реки. Однако основные силы нервиев завязали бой с двенадцатым и седьмым легионами, и те оказались отрезанными от остальных войск на вершине холма. Численное преимущество здесь было на стороне нервиев, так что им ничего не стоило взять в «мешок» два наших легиона и одновременно послать часть своих войск против ещё не укреплённого лагеря и обоза. В результате поднялась невообразимая сумятица. Обозники, уже побитая кавалерия и лёгкие пехотинцы разбегались во все стороны. Именно на этом этапе битвы часть нашей кавалерии из племени треверов, особенно гордившихся своей храбростью, ускакала домой с известием, что наш лагерь разгромлен, армия уничтожена.

Два легиона в этом секторе продолжали биться. Наибольшее давление испытывал двенадцатый легион. В его четвёртой когорте не осталось ни одного центуриона. Солдаты, как это всегда бывает в подобных случаях, сбились в кучу. И конечно, чем плотнее они теснились друг к другу, тем меньше толку было от них. Большинство ещё держалось, но я заметил, что кое-кто из легкораненых собирается покинуть поле боя. Я ощущал всё нарастающее чувство отчаяния. Люди начинали думать, что товарищи бросили их, оставили их одних отражать атаку главных сил противника. Они даже потеряли связь с седьмым легионом, который буквально рядом с ними подвергался не менее тяжким испытаниям. Ситуация складывалась очень опасная.

Я выхватил щит у кого-то из солдат в заднем ряду и бросился вперёд, истошно крича, чтобы привлечь к себе внимание. Я взывал к центурионам, выкрикивая их имена, подбадривал тех солдат, которые, я видел, вели себя мужественно и решительно. Именно тогда я уверил их, что мы победим, и приказал раздвинуть ряды, чтобы во всю силу использовать мечи и начать вытеснять противника с холма. Мои старания не были напрасны. Видя, что я сражаюсь рука об руку с ними, каждый старался сделать всё, что было в его силах. Атаки врагов слегка ослабли, и мне удалось послать нарочных в седьмой легион с приказом, чтобы они постепенно присоединялись к двенадцатому и чтобы эти два легиона построились в каре. Этот манёвр удался, и угроза нападения с тыла отпала. Войска стояли теперь прочно и сдерживали атаки, которые оставались такими же упорными, потому что нервии — как, впрочем, и я — понимали, что рано или поздно мы получим подкрепление.