Гай Юлий Цезарь

Много поспособствовал мне в понимании Галлии друид Дивитиак, эдуй, знаменитый брат которого Думнорикс, по моим наблюдениям, по-прежнему оставался моим врагом и врагом Рима. От Дивитиака я очень много узнал о Галлии, в том числе о некоторых географических явлениях, о чём мне следовало бы знать заранее. Но в то время в Риме едва ли кто-либо имел хотя бы малейшее представление о Галлии, расположенной за Альпами. Даже бывшие наместники и сенаторы ограничивались знанием наименований отдельных племён, обитавших за Юрскими горами. Наши негоцианты были лучше осведомлены о Галлии, чем наши администраторы и военачальники, но и они бывали не дальше белгов на севере и армориканов на западе. Обычно всех, кто обитал в Трансальпийской Галлии, мы считали кельтами, но Дивитиак объяснил мне, что кельты составляют одну треть всего населения. К югу и востоку от них располагались аквитаны, на севере находились белги, сыскавшие славу лучших воинов Галлии. Существовали значительные различия в языке, обычаях и законах этих трёх племён. Со слов Дивитиака я уяснил, что различия существуют везде. Каждое галльское племя старалось не вступать в войну с соседями, но в то же время в каждом племени существовали по крайней мере две партии, боровшиеся между собой за власть. Я потребовал, чтобы мои военачальники подготовили мне справку обо всей стране и даже чтобы начали собирать информацию об острове Британия. В то же время я сознавал, что в ближайший год мне необходимо сосредоточиться целиком на Кельтской Галлии, и целиком сосредоточил своё внимание на этом регионе. Дивитиак рассказал мне, что, когда он был ребёнком, в этой части Галлии господствующую роль играли два племени — его родное племя эдуев и племя арвернов, жившее в горах севернее Севенн. Примерно десять лет назад арверны в пику эдуям заключили союз с секванами, которые граничили по Рейну с германцами. Секваны позвали себе в помощь германских наёмников — их орды с каждым годом и вплоть до наших дней всё больше разрастаются, — и эти дикари под предводительством своего вождя Ариовиста в огромном количестве стали обустраиваться на галльском берегу Рейна. Эти германцы разгромили в сражении эдуев и взяли в заложники детей их вождей, к тому же принудили выдать заложников и секванам. Но в конце концов жертвами германцев стали сами секваны. Для начала Ариовист захватил треть их земель в качестве вознаграждения за нашествие, а недавно, поскольку к нему примыкают всё новые банды германских вояк, он потребовал, чтобы секваны убирались ещё с одной трети их территории. Ведёт себя Ариовист с галлами как беспощадный, надменный, своенравный тиран. Эдуи и другие галлы на западе убеждены, что его конечная цель — завоевание всей страны, и, если не остановить его немедленно, он легко добьётся своего, потому что в Германии, по всей видимости, имеются неисчерпаемые людские резервы. Дивитиак заметил, что если я, воспользовавшись плодами своей победы — да и при необходимости своей армией, дам понять Ариовисту, что Рим готов защищать своих союзников, не только эдуи, но и вся Галлия будет благодарна мне.

Кое-что я, конечно, знал об Ариовисте и той опасности, которую представляли собой германцы, хотя и не встречался с Дивитиаком, когда он несколько лет назад приезжал в Рим, чтобы обратить внимание сената на угрозу вторжения германцев в Галлию. Свою миссию Дивитиак предпринял за два года до избрания меня консулом, я был тогда в Испании. Нельзя сказать, что он преуспел в своём намерении: сенат принял какой-то весьма невразумительный декрет — теперь мне предстояло им воспользоваться, — уполномочивавший наместника провинции взять под защиту эдуев, если это самому ему ничем не грозило. Наша политика, если это вообще можно назвать политикой, состояла тогда в том, чтобы сохранять дружеские отношения со всеми могущественными племенами за Альпами, будь то галлы или германцы — всё равно. Расчёт был на то, что при этом ни одно из племён не усилится до такой степени, чтобы стать помехой нам. Но ни я, ни кто-либо другой не принимали всерьёз германскую угрозу. Более того, во время моего консулата сенат присвоил Ариовисту титул, который он никак не заслуживал, — «друг римского народа». В то время я и не предполагал, что мне самому предстоит вторгнуться в Западную и Центральную Галлию. Теперь, увидев массовую миграцию гельветов, я понял, чем чреваты такие передвижения племён. И ещё я понял, что Дивитиак подбивает меня на такое дело, которое, если я за него возьмусь, будет иметь далеко идущие последствия. Он предлагал мне стать покровителем сначала эдуев, а потом и всей Галлии. А от «покровителя» до «правителя» всего один маленький шаг. Конечно, всё побуждало меня принять предложение, хотя я прекрасно понимал, что рискую всем. Успех предприятия обеспечивал мне исполнение всех моих самых грандиозных планов, провал означал бы уничтожение моей армии и меня самого. Хотя нельзя сказать, что Ариовист был для меня фигурой непредсказуемой, тем не менее ситуация складывалась довольно смутная. Не имея точных данных о численности его армии, я, однако, знал, что она значительно превосходит мою и что она постоянно пополняется новыми солдатами из-за Рейна. Его войска одерживали победы над лучшими армиями Галлии, и я знал, что сами галлы не считали себя достойными противниками германцев. Чтобы вступить в единоборство с ними, мне предстояло пройти в неизученные районы страны и оставить свои коммуникации на попечении галлов, в лояльности которых я не был так уж уверен. И наконец, самое главное: я ещё не очень полагался на моральные качества своей собственной армии. Да, они одержали победу, но какой ценой! Я всё же решил идти на риск и предпринял необходимые шаги. Во-первых, по инициативе и под нажимом Дивитиака меня пригласили председательствовать на так называемом совете всей Галлии. Галлы по сути своей редко проявляют способность к сотрудничеству между собой или к совместным решениям, хотя через несколько лет Верцингеторикс за короткое время сумел объединить почти все племена против меня. Я едва ли вспомню хоть один галльский совет, на который бы все племена прислали своих представителей. Однако на этот раз на совет съехались лидеры почти всех племён. Всё, конечно, было подготовлено заранее, и Дивитиак начал излагать проблему. Он произнёс замечательную речь, достаточно чётко, хотя и очень эмоционально описав, чем опасен Ариовист для галлов, и обратился ко мне как к союзнику эдуев и другу галлов с просьбой выступить против этого жестокого тирана, который лишил их земель и свободы. Ему все громко аплодировали, кроме секванов, которые молча опустили головы и никак не откликнулись на моё предложение высказать свою точку зрения. Вмешался Дивитиак и сказал, что секваны так напуганы Ариовистом, что не смеют рта открыть даже перед этим собранием. По-видимому, он был прав. Хотя, вероятнее всего, секваны просто сознавали, что в любом случае они-то окажутся в проигрыше. Они стояли перед выбором — войти им в состав империи Ариовиста или благодаря моему вмешательству снова оказаться в зависимости от эдуев. Естественно, они чувствовали себя подавленными. Другие делегаты, как я заметил, были сильно возбуждены (впрочем, их возбуждает любая новинка) и полны решимости. Они действительно терпели большой урон от Ариовиста и, как нация воинов, переживали ужасное унижение от своих военных поражений. Они нуждались в надёжной поддержке и требовали отмщения. Думаю, немногим из них пришла в голову мысль о том, что лучше — римское владычество или германское. Они ещё видели, как, впрочем, и многие простые политики в Риме, в незначительных дарованных им привилегиях проявление свободы. Но мой друг Дивитиак был исключением. Он-то понимал, что его страна никогда по-настоящему не объединится, если над нею не будет властной руки, а выбирать придётся между нами и германцами. Сам он при этом предпочитал цивилизованное общество, но вряд ли верил в возможность такого цивилизованного общества, в котором отдалённые страны Галлии имели бы равные права со всеми. Главным для него оставалось величие его племени, и он справедливо рассчитывал на особые привилегии для своего народа в случае, если эдуи останутся верной опорой мне. И я действительно обращался с эдуями как ни с кем другим уважительно. Ведь благодаря им я получил возможность развить и воплотить в жизнь мою идею. На том галльском совете, где я председательствовал, в ответ на речь Дивитиака и просьбы других вождей я пообещал защищать Галлию от набегов иноплеменников, но при этом постарался не сказать ничего такого, что Ариовист мог бы расценить как объявление войны. Как-никак он был «другом римского народа», и я отлично знал, что, поведи я себя некорректно, мои враги в Риме обвинят меня в том, что я ради собственного обогащения или из популистских соображений развязал агрессивную войну. Но не это было главным. Главное, я довёл до сведения галлов, что не сомневаюсь, что Ариовист, верный союзник римлян, прислушается к моим словам и по моему требованию оставит в покое тех, кто также состоит в союзе с Римом, и уберётся с их территории. При этом и я, и мои слушатели прекрасно понимали, что ничего такого Ариовист не станет делать.