Зина – дочь барабанщика

. Кассо, что он, как министр народного просвещения, должен бы вмешаться - в Саратове голодает, нищенствуя, вдова великого русского поэта.

- Помилуйте! - отвечал Кассо, поигрывая шнурком от пенсне. - У нас тут все государство трещит, а вы мне о какой-то вдове поэта. Это уже история, батенька вы мой!

Архангельский обратился к саратовской общественности, чтобы помогли старухе, и помощь пришла именно со стороны местных интеллигентов. В один из дней Николай Михайлович застал Некрасову просветленной, она раскрыла перед ним книгу стихов Некрасова с дарственной надписью от 12 февраля 1874 года:

- Все пропало, а вот это в гроб мне положат. Видите, как тут писано? "Милой и единственной." Сподобил меня Господь остаться для него последней и единственной.

Хлопотами Архангельского старуха была причислена к "литературному цеху", и он поздравил ее с тем, что отныне она станет получать от Литфонда пособие - по 50 рублей в месяц.

- Ой, вот спасибо, вот спасибо, - говорила старуха.

Николай Михайлович вскоре же известился, что из этого скромного пособия от Литфонда она уделяет немалую толику для тех людей, что ее беднее.

В 1911 году вдову поэта навестил Корней Чуковский, еще молодой и обаятельный, входивший в большую славу:

- Вот, приехал в Саратов, дабы вас повидать.

Но Зинаида Николаевна незнакомых журналистов остерегалась и сразу замкнулась. Очевидно, франтоватый Чуковский ей даже не понравился, она отвечала ему односложно, даже с некоторым подозрением, и, наверное, Зинаида Некрасова тоже не понравилась Корнею Ивановичу, который тогда же сложил о ней впечатление, для вдовы поэта не совсем-то лестное, как о женщине недалекой и ограниченной, случайно ставшей подругой поэта.

Но летом 1914 года ее навестил Владислав Евгеньев-Максимов, будущий профессор, наш знаменитый некрасовед.

Вот с ним Зинаида Николаевна разговорилась.

- Жить было можно, - записывал он ее рассказ. - Да я ведь все, что у меня было, сама и раздала. Просят. То один, то другой, как откажешь? Моложе была, так еще работала. А теперь вот пособием живу. Я в свою скорлупу, как улитка какая, забилась, живу тихонько. Никого и не вижу. Бог с ними, с людьми-то. Много мне от них нехорошего вытерпеть довелось. Уж сколько лет прошло, а раны-то в душе не заживают. Если б не добрый Николай Михайлыч, что в газете служит, так Христовым бы именем на паперти побиралась.

Евгеньев-Максимов, к великому своему ужасу, обнаружил, что никаких некрасовских реликвий уже не осталось.

- Что и было, так все растащили, - сказала старуха.

В январе 1915 года она скончалась и приобщенная к великому "цеху литераторов", успокоилась между могил писателей - Чернышевского и Каронина-Петропавловского. На кладбище все зарыдали в один голос, когда над раскрытой могилой раздались слова:

Зина, закрой утомленные очи.

Зина! Усни.

Беспамятные люди затоптали ее могилу, ни ограды, ни памятника, не сохранилось. Только в недавнее время нашлись добрые души, оградили место ее вечного