Широки врата

— Неужели она совсем порвала с Альфи?

— Они ссорятся половину времени, а потом вторую половину мирятся. Мне кажется, это была бы очень глупая партия, потому что Альфи в ближайшие четыре года будет учиться в колледже, и он не имеет никакого дохода. Марселине будет восемнадцать в этом месяце, и она должна выйти замуж за более пожилого человека, который сможет дать ей то, в чём она нуждается в настоящее время.

«В чём ты научила ее нуждаться», — так у него был соблазн сказать, но это прозвучало бы плохо, и было бы бесполезно, так как он не мог изменить свою сводную сестру. «Слушай, Бьюти», — сказал он, — «мы должны принять то, что мы можем получить в этом мире, и не выть на луну. Мне кажется, твой муж, это тот человек, который может дать тебе совет на данном этапе твоей жизни. Ты говорила о духовности, и почему её не применить прямо сейчас? "

«Ланни,» — заплакала она, — «что хорошего говорить мне такие вещи? Ты знаешь, что не веришь в это».

«Это показывает, как мало ты знаешь своего сына», — ответил он. — «Парсифаль знает лучше, я уверен. У него есть своя вера, а у меня своя, и каждый из нас живёт по ней. Я не думаю, что она остановит наемное рабство и войну, не позволит людям грабить и убивать друг друга. Она просто идеал, как его видишь ты или твой Создатель. Я, кстати, думаю, что моя мать была всю жизнь очень разумной леди. У тебя есть много того, чему можно позавидовать, и это часть мудрости, чтобы быть счастливым с этим, а не мучить себя тем, что теряешь то, что действительно тебе не нужно».

Это суровый разговор немного напугал ее, и она попыталась вытереть свои глаза. — «Ланни, я только думала о счастье своих детей!»

— Ну, если это так, постарайся понять, где лежит мое счастье. Мне не совсем радостно, что я теряю жену, которую люблю. Но у меня есть вера, с которой я живу, и я не намерен отказываться от неё, чтобы жить во дворце, где на тебя глазели бы, как на принца Фортуната.

— Ланни, ты творишь такие страшные вещи, которые пугают нас, женщин, и сводят нас с ума.

— Я сожалею об этом, дорогая, но не я не создал систему прибыли, и не я не создал войну.

Она смотрела на него сквозь слезы, которые не прекращали катиться. «Ланни», — она разразилась внезапно, — «Ты действительно не занимался любовью с другой женщиной, не так ли?»

— Конечно, нет.

— И Ирма знает, что ты не занимался?

— Она знает это хорошо.

— Тогда я скажу тебе, что я действительно думаю. Она бессердечная и эгоистичная женщина, и то, что она делает, шокирует и непростительно! Он не мог удержаться от смеха. — «Ну, дорогая, не считай своим долгом рассказать это ей. В мои планы не входит сделать из тебя социального борца. Просто помни, что Ирма мать твоей внучки, и что, права или неправа, она босс. Так, чтобы не случилось, поддерживай с ней дружеские отношения».

— Когда ты собираешься увидеть ее?

— У меня нет каких-либо определенных планов.

— Ты не собираешься попросить ее вернуться к тебе?

— Не на ее условиях. Как я могу?

— Пойми её самолюбие, Ланни, и утешь ей его немного. Женщинам почти всегда ничего не достается, ты знаешь.

— Я скажу ей, конечно, что я сожалею. Я написал это в телеграмме, но она не сочла нужным это заметить.

— Не жди слишком долго, дорогой. Знай, сколько мужчин слетится на её деньги!

Он отвёз мать в Буковый лес, где она могла тщательно обсудить создавшееся положение с Эмили и выяснить удалось ли Эмили выудить из него что-нибудь, что не смогла сделать его мать. (Эмили не удалось.) Когда Ланни вернулся к себе в гостиницу, там его ждала телеграмма от Робби, сообщавшая, что тот должен приплыть этой ночью в Шербур. И Ланни стал раздумывать, был ли это заговор с его матерью, или попытка примирения с его женой, или всё вместе, или ничего. И, конечно, скорее всего, что Робби прибыл по делам. Его завод работал, и его самолеты взлетали, садились и парили над аэродромом, который он выстроил на берегу реки Ньюкасл. Их технические характеристики соответствовали обещанным, и Робби ликовал, но в то же время кипел от злости по поводу волокиты бюрократов и немоты вояк. Могли они себе представить, как производственное предприятие может функционировать, тратя время и труд, пока те возятся с запятыми в контрактах, настаивая повторить демонстрации, уже однажды проведенные, для какой-то новой комиссии? Робби всегда переживал из-за таких вещей с тех пор, как Ланни помнил его. А теперь можно было ожидать, что он будет пробовать французские рынки, пользуясь своим личным влиянием и влиянием своих акционеров во Франции. Особенно с учетом нового кризиса, и возможности, что у Муссолини действительно есть превосходство в воздухе, которым он похвалялся.

Встреча Робби не будет требовать такого напряжения, как встреча с Бьюти, Робби был разумным человеком и с ним можно было договориться, что никогда нельзя было сделать с его бывшей amie. Кроме того, Робби разговаривал с Ирмой, и Ланни было интересно узнать об этом. Ожидая отца, он обсудил картинный бизнес с Золтаном. Они осмотрели работы старых и новых мастеров и написали письма клиентам. Ланни решил уступить Золтану часть коллекции Геринга. У Золтана было много своих клиентов, и он может уделять время искусству, пока Ланни изменял мир.

Он решил организовать встречу с мадам Зыжински по дороге, и он позвонил Шато де Балэнкур и сообщил, что заедет за ней утром через два дня. Затем он написал записку «Корнмалеру», говорившую ей, что медиум будет ждать её в конкретной дешевой гостинице в тринадцатом квартале в определенный час. Ланни будет ждать её в своей машине через дорогу от отеля. Он порекомендует мадам после сеанса пообедать и посетить кинотеатр, таким образом дав Труди время встретиться с Ланни и сообщить ему результаты.

Так Ланни приехал в департамент Сена и Уаза дождливым и холодным ноябрьским утром и взял старуху. Кстати, дворецкий сообщил ему, что хозяин будет рад видеть его по возвращении. Бедный старый командор, сидел в своем замке в ожидании старой дамы с косой, и мечтал тем временем о женщине, которую он любил и которой доверял. Тосковал по любому слову о ней, малейшему аромату ее присутствия! Приди и скажи мне, что происходило во время сеанса, Ланни!

По пути в Париж эта тупая старуха испытала час своего счастья с сыном своей фантазии. С другими людьми она всегда молчала, но ему она рассказала о странных индуистских служащих и как трудно с ними разговаривать. Она рассказала о своем детстве в Польше, где она жила в крестьянской избе, и однажды вырастила теленка, которого ей поручили родители. Она называется его Куба, и она относилась к этому телёнку, так же, как Захаров к герцогине. Если бы кто-нибудь рассказал бы ей, что Текумсе принёс сообщение от духа Кубы, то ничего больше не принесло бы старухе такого счастья.

Ланни рассказал ей, как она должна была провести свой день, и дал ей денег заплатить за ее гостиничном номер, а также за колоду карт, чтобы она могла разложить пасьянс Терпение, в случае если посетитель запоздает. Имя посетителя было мадемуазель Корнмалер, и Ланни уже её проинструктировал, как вести себя: не говорить ни одного лишнего слова, пока медиум не впала в транс, и после того относиться индейскому вождю с величайшим уважением, отвечать на его вопросы быстро и правдиво, но не говорить ему больше, чем необходимо. Ждать, пока мадам не выйдет из транса, а затем вежливо поблагодарить ее, сказав ей, что все прошло хорошо, и уйти без лишних разговоров.

Он высадил свою подопечную и припарковался на другой стороне улицы чуть дальше по ходу. Он сидел и читал книгу Рише Тридцать лет исследований паранормальных явлений, которую он собирался дать почитать Труди. Он никогда не возражал ждать, потому что у него в автомобиле было всегда что-то почитать. Через час или более неожиданно появилась Труди и скользнула на сиденье рядом с ним. Он бросил книгу, завел двигатель и спросил: «Ну, как это было?»