Держава (том первый)

«Так, так. Неплохо… Оказывается, удивительно приятно читать о себе», — перелистнула страницу.

«Юная мадемуазель Натали Бутенёва, тоже петербурженка, была одета в потрясающее платье от госпожи Ламановой, из бледно–розового атласа и шифона. Мы видим тонкое чувство стиля и художественный вкус знаменитой московской портнихи. Шифон, положенный на атлас, смягчает блеск этой ткани, приглушает её, заставляет мерцать в зависимости от освещения».

Максим Акимович читал рубрику «События» в газете «Новое время» от 1 января 1901 года. О традиционных Новогодних бегах: «Бега проходили при неблагоприятном сильном ветре. По общей дорожке соперничали четыре лошади. Вперёд вышла лошадь «Не Тронь Меня» и никому не уступила первенства. Справа её энергично преследовал «Раймонд», затем «Червончик». Но обогнать так и не удалось. «Не Тронь Меня» стала победительницей последнего дня уходящего века петербургских зимних бегов».

«Вот тут–то в моём кармане и зашелестела выигранная ассигнация, — довольно хмыкнул Рубанов–старший. — Ну, дальше неинтересно»: «Вечер. В канун Новогодья в Петербурге стояла температура 10 градусов ниже нуля. Несильный ветер традиционно насвистывал по питерским переулкам».., — уронив на грудь газету, задремал он.

Денщик Антип, временами почёсывая сытое брюхо, взахлёб читал потрёпанный роман Буренина «Мёртвая нога» об убийстве проститутки, а коварная изменщица Камилла, читала вслух сонному Аполлону выдержки из «Свода законов светского человека» великой Клеопатры Светозарской.

Друг дома Сипягин, недовольно ворча, внимательно читал газету «Искра».

«Следует узнать, где печатают эту гадость, и активно отлавливать распространителей», — в одно время с Рубановым уронил на грудь газету и задремал.

____________________________________________

В январе из Ливадии вернулся выздоровевший государь.

Жизнь текла своим чередом. В России всё обстояло тихо и благолепно, что абсолютно не нравилось либералам, и они усиленно муссировали тему студенческих беспорядков, за которые, кроме киевских, отдали в солдаты 28 питерских студентов.

Как всегда, чисто российские проблемы широко раздувались за границей.

Начитавшись немецких газет, и наслушавшись от приезжих студентов российских сплетен, проживающий в Берлине Пётр Карпович воспылал ненавистью к министру народного просвещения Боголепову.

— Да как он посмел отдать наших товарищей в солдаты, — кричал в пивной Карпович, — я не прощу ему этого…

10 февраля он выехал в Петербург и остановился в скромных номерах на Казанской улице.

Ни друзей, ни знакомых в Петербурге у него не было.

«Страшно… страшно убивать… и умирать потом самому, — пил он горькую и думал, думал, думал как решиться на убийство человека, — а бедные студенты, — опрокидывал в себя стакан и закусывал колбасой, — им–то каково.., — направился в оружейный магазин и бесхлопотно приобрёл револьвер, — как всё у нас просто», — опять думал он и решился…

Составив прошение на имя Боголепова, написал, что был исключён из Московского и Юрьевского университетов, и просит о зачислении в студенты Петербургского технологического института.

13 февраля отнёс прошение в приёмную министра, и был записан на приём в полдень следующего дня.

«А ещё говорят о царящей в России бюрократии, — вновь раздумывал, убивать или нет, — а ежели не убью, и вновь приеду в Берлин, что подумают обо мне товарищи… Я ведь рассказал им, зачем еду в Петербург. Нет! Всё решено. Рубикон перейдён», — целился в картину и щёлкал курком револьвера.

14 февраля Боголепов, с присущей ему пунктуальностью, приехал в министерство около 13 часов. Оглядел заполненную посетителями приёмную.

«Какой несчастный молодой человек, — остановил взгляд на Карповиче, — болеет наверное, бледный весь.., или меня боится.., вон руки как трясутся и щека дёргается… Следует непременно помочь ему», — прошёл в кабинет и заслушал от помощника доклад о текущих делах.

— Хорошо, хорошо. Меня люди ждут, будь добр, подай их прошения, надо прочесть… Особенно того молодого человека… Так… Пётр Владимирович Карпович. 1874 г. р. Учился в гимназиях в Гомеле, а затем Слуцке, — быстро пробежал текст глазами. — Пусть учится. Следует помочь молодому человеку.

— Да, но его уже исключали из Московского и Юрьевского университетов за антиправительственную агитацию и организацию студенческих беспорядков, — напомнил помощник. — Карпович больше занимался делами студенческого движения, нежели учился, ярко подтверждая прописную студенческую истину, что «всё равно где учиться, лишь бы не учиться…»

— А вот чтоб не стал бомбистом и агитатором, пусть лучше учится… Наша задача преподать им знания и приёмы, с помощью которых студент может впоследствии сделаться учёным, судьёй, адвокатом и развивать умственные силы… Поднимать Россию, а не губить её, — аккуратно причесав расчёской каштановую бородку и волосы, вышел к просителям.

Он не был бюрократом, и в отличие от других министров принимал не в кабинете, а обходил просителей в приёмной. Такой стиль работы остался у него со времён ректорства в Московском университете.

«Это плохо… Это очень плохо, — переживал Карпович, — в моём распоряжении один–единственный выстрел… Сделать другой мне не дадут… Главное — неожиданность».

И когда министр разговаривал с его соседом, быстро встав, выхватил револьвер и выстрелил в голову, в аккуратно зачёсанные каштановые волосы, но рука дрогнула, и пуля попала в шею.

Никто к нему сразу не бросился… Он имел возможность выпустить в лежавшего на паркете человека всю обойму, но силы покинули его. Глядя на расползающуюся лужу крови у своих ног, он бросил пистолет и бессильно закрыл лицо руками.

— Зачем, зачем, зачем я сделал это? — шептал он, безучастно позволяя подбежавшим людям крутить ему руки и связывать. — Не бойтесь, я не уйду, я сделал своё дело, — дрожащими губами произнёс убийца.

____________________________________________

После покушения на министра, Санкт—Петербургский митрополит Антоний встретился с Победоносцевым, чтоб обсудить вопрос о вере православной. О том, почему молодые люди и интеллигенция отходят от веры русской, отпадают от церкви и идут в секты.

— Во многом здесь виноват писатель граф Толстой, — сделал вывод митрополит, — а глядя на него и читая богоборческие тексты, молодёжь начинает глумиться над православием, над церковными таинствами и святынями. Дошло до того, что не снимают в церкви головные уборы, юродствуют, оскорбляя чувства верующих, и насмешничают над ведущими службу преосвещенными, обзывая делающих им замечания прихожан… Из многих епархий я получаю сведения о подобных дерзостях. Теперь все в синоде пришли к мысли о необходимости обнародования в «Церковных Ведомостях» синодального суждения о графе Толстом, о его отходе от веры православной… и, может, это в какой–то мере повлияет на его сподвижников и последователей, кои именуют себя толстовцами, — выговорившись, нервно провёл ладонью по седой окладистой бороде.

— Ранее я считал отлучение необходимым, — поднялся и стал ходить по кабинету Победоносцев, — и даже написал письмо императору Александру Третьему, ныне, к горю нашему, почившему в бозе.., но теперь так не думаю. В сложившейся внутриполитической ситуации такой акт будет воспринят как правительственная демонстрация, а не как давно ожидаемая верующими мера церковного воздействия.

— Позвольте с вами не согласиться, — тоже поднялся из кресла митрополит Антоний, — Толстой отвергает учение о Троичности Бога, непогрешимый авторитет Вселенских соборов, церковные таинства. Свои интересы ставит выше, чем изначальные христианские идеалы… И мы, несмотря на это, не отлучаем его от церкви, это он покинул её, — вновь уселся в кресло, поправив на груди тяжёлый крест. — А ваша подпись, Константин Петрович, необязательна, — положив левый локоть на край стола, добавил он, — вы не являетесь членом Священного синода.