Держава (том первый)

— Поговори ещё! Сейчас на дуэль вызову… То есть, второй глаз подобью-ю, мерзавец, прохвост шаромыжный… — заорал Рубанов. — Быстро водку давай, пока зубы не вышиб.

Сипягин просто падал от удовольствия.

— Поори мне тут, — явно струхнул продавец. — Ща городового кликну, — однако нашёл засаленные рубли и мелочь, брякнув о прилавок бутылкой «казёнки».

— То–то! — Брезгливо взял сдачу Максим Акимович, а Сипягин схватил бутылку.

— Пьяницы-ы.., — слышали они вслед. — Буянить ишшо тут будут, пробки картонные.

— Нет ничего лучше простой жизни! — выйдя из лавки, огляделись по сторонам.

— Смотри, Дмитрий Сергеевич, как добрые люди делают… О стенку сургуч сбивают, — подошли к соседнему с шинком дому, вся штукатурка которого была выщерблена и утыкана красным сургучом.

Сипягин осторожно постучал о стену, сбивая сургуч, а затем ладонью жахнул по днищу, выбивая пробку.

— Вот! — похвалился он. — А из чего пить–то будем?

— Проблема! А пойдём–ка в соседнюю мелочную лавку, и стаканы купим, — предложил Рубанов.

— Э-эй, мужички, закусить часом не жалаете? — грубым голосом обратилась к ним сидевшая у дверей лавки толстая баба в тёплой юбке.

В руках у неё ничего не было.

— Канешна жалаем! — подтвердил Рубанов, вновь приведя министра в приподнято–радостное настроение.

Баба на удивление быстро поднялась с насиженного места, которое оказалось приличных размеров чугунком, сняла крышку и, плюнув на пальцы, выудила оттуда горячую картошку в мундире. Из другого чугунка достала плесневелый солёный огурец.

— Кажный продукт по копейке, — басом произнесла она.

Максим Акимович, на радостях, что избавится от мелочи, сыпанул в её ладонь пригоршню медяков.

— Да куды столько? Вместе с чугунком, рази, хотите приобрести?

— День ангела у меня… Купишь детя'м чо–нито за моё здоровье, — обрадовал мужеподобную бабищу Рубанов, положив в свёрнутый из газеты кулёк две картошки и два огурца.

Небольшая мелочная лавка под самый потолок была набита продуктами и всяким несъедобным барахлом.

Рядом с конфетами лежало мыло и селёдка. Хлеб соседствовал с картошкой, крупа находилась неподалёку от керосина.

— Веничек не желаете купить, — вежливо обратилась к Сипягину чисто одетая девица в белом фартуке.

— Господину во-о как нужен веничек, — провёл ребром ладони по горлу Рубанов. — А что, ваше превосходительство. Врагов государства будете выметать…

— Знаете что, Рубанов, купите лучше кнут или рукавицы. К вашему тулупу оченно подойдут.

— И маслице лампадное свежее имеется, — не унималась девица, — а так же конверты, открытки, марки… Ежели, к примеру, в деревню захочите написать…

— А стаканы пустые есть? Без топлёного масла, — поинтересовался Максим Акимович, которому начинала надоедать эта праздничная канитель.

— И квас, и папиросы, всё есть… И пироги с мясом и морковкой…

На пироги с морковкой генералы согласились.

— Здря селёдки не купили, ваше превосходительство, — пожалел Рубанов.

— Присесть бы где? — выдвинул предложение Сипягин.

— Да уж выпить ба скорей, — зашли они под арку дома рядом с мелочной лавкой и достали стаканы. — А вон сани с извозчиком. Там и посидим, — обрадовался Максим Акимович.

Извозчик аж захлебнулся слюной от увиденной благодати.

Выпив по полстакана и занюхав огурцом — есть ничего не решились, всё богатство отдали возчику.

После народной водочки Сипягина потянуло на разговоры:

— Да, Рубанов. Эти, вечно недовольные интеллигенты, называют Россию «рабской страной». А того в голову не возьмут, сукины дети, что в Соединённых Американских Штатах отменили рабство только через четыре года после отмены крепостного права в России, и через полтора века после отмены холопства Петром Первым. Но США «рабской страной» не называют. А по отношению к России эпитеты «рабская», «крепостная», считают вполне уместными, — поглядел как возчик, смакуя, выпил стаканчик и занюхал огурцом. — Эх! Либералы… В той же Америке смертная казнь практикуется вовсю, и у президента даже мысли нет её отменить… А у нас за период с 1866 года и по настоящее время, казнено 94 государственных преступника и смертная казнь отменена за все виды преступлений кроме государственных… Ну, посидели и будя, — ещё раз глянул на цедящего водку возчика.

На выходе нарвались на полицейского.

Увидев Сипягина, который привычно хотел произнести: «Вольно, вольно, братец», — тот встопорщил усы, строго оглядев мужика в заячьем тулупе, и задумчиво произнёс:

— Во, гнида! Как на нашего министра похож. Так бы и вьехал в рыло.

Рубанов от этих слов воспарил на седьмое небо, вспомнив сипягинские издевательства в винной лавке.

Дмитрий Сергеевич, пораскинув мозгами, и не найдя ответа, двинул нижнего чина в нос, загнав сим деянием на седьмое небо ещё и возчика.

«Как ноне повезло, — балдел тот, — и выпивон обломился, и спектакля оперная», — наслаждался побитым городовым, старательно, на одной ноте вопившем: «Ка–ра–у-у-ул!»

— В свисток дуди! — посоветовал возчик, и тут же, выпрыгнув из саней, вытянулся во фрунт, увидев под сброшенным тулупом генеральскую форму.

Появившийся в сопровождении ещё одного городового и видно, хотевший заорать на нарушителя околоточный, безмолвно, выброшенной на берег рыбой, раскрывал рот и пучил зенки, разглядывая стоявшего перед ним заместителя Бога на земле.

Сипягин хотел дать в нос и ему, но, плюнув, поднял линялый тулупчик и велел облагодетельствованному им возчику отвезти его домой.

— Рубанов, — усаживаясь в сани, произнёс он, — встретимся днём на ипподроме. Да оденьтесь поприличнее. Довольно с нас непредсказуемого карнавала. А эти пусть ищут в заячьем тулупчике потаённый смысл, — выезжая из–под арки, крикнул министр.

Встретившись на ипподроме, друзья солидно раскланялись, будто не встречались до обеда, пожали друг другу руки и, покхекав, Рубанов осведомился:

— Какие упования изволите возлагать на двадцатый век?

— Большие упования возлагаю, — получил ответ.

Садиться не стали. Холодно.

— Ветер сегодня неблагоприятный и сильный, — похлопал в ладони Рубанов, и, отстегнув кнопку, стал снимать кожаную перчатку.

— Ну вот. Другое дело. Английской фирмы «Дерби» рукавички изволите носить? — хохотнул Сипягин.

— Так точно, ваше превосходительство, — достал из кармана шинели сложенный листок. — Сейчас, Дмитрий Сергеевич, будут соперничать четыре лошади: «Не Тронь Меня», «Раймонд», «Червончик» и ещё какая–то кобыла, не разобрать — текст смазан. На какую изволите ставить? И сколько?

— Четвертной на «Червончика», — ответил Сипягин.

— Прекрасно, прекрасно… А я, с вашего позволения, поставлю на «Не Тронь Меня». Кличка больно оригинальная… Все они сначала так говорят…

— Лошади?.. — сделал удивлённый вид Сипягин.

И был наказан за свой юмор. К его великому огорчению «Не Тронь Меня» сразу вышла вперёд и первенства не уступила до самого финиша.

— Как говорят в народе: «Гоните четвертак ваше превосходительство», — вновь снял перчатку Рубанов и пощелоктил пальцами.

Новый Год Рубановы встретили тихо и мирно, если не считать учинённой сыночками стрельбы.

Младшенький, в 12 ночи палил, почём зря, из берданы мирно спавшего сторожа Пахомыча, которого не разбудили даже выстрелы. Старшенький пулял в небо из трёхлинейки денщика Антипа.

Потом под окнами посвистели городовые, потом, вышедший в генеральском мундире Максим Акимович, послал их на хутор… бабочек ловить. Отдав честь, городовые пошли отлавливать пьяных проституток…

Так они поняли приказ. Дисциплина есть дисциплина.

В общем, тихий семейный праздник.

Разгульная жизнь начинала надоедать, и потому все в доме Рубановых читали, приводя нервы в порядок, и вспоминая о былом.

Аким читал письмо от Натали.

Его маменька читала журнал «Вестник моды»: «Госпожа Рубанова сияла на балу у Новосильцевых в платье из шёлка, цвета светлой стали с античными кружевами и с цветами фиалки в отделке».