Расплата

В зале поднимается невообразимый шум. Председатель вынужден объявить перерыв. Первым слово берет Филоненко, чтобы сделать заявление: он убежден, что похищение генералов связано с испанскими событиями. Вызывается свидетель Деникин. Не является ли он родственником Скоблиных?

Деникин: Бог спас. Лично Плевицкую я не знал, на концерты ее не ходил. Скоблина знал мало. Он несколько раз приглашал меня в Брюссель, но я отказывался, подозревая здесь скрытую политическую акцию.

Филоненко: Правда ли, что на заседании национального комитета вы говорили об отношении Шатилова со Скоблиным и большевиками?

Деникин (он держится спокойно и с достоинством): Я никогда не присутствовал на заседании национального комитета.

Филоненко просит прокурора Помонти огласить репорт о заседании национального комитете. Прокурор интересуется, чей это рапорт.

Филоненко: Конечно, это рапорт сюрте!

Деникин: Этот рапорт выдуман от начала до конца.

Филоненко: Миллер давал деньги не только Скоблину, но и Шатилову. На них последний и ездил в Испанию, отвозя туда очередную партию «добровольцев».

Председатель спрашивает Плевицкую, помнит ли она бывшего корниловца Вадима Кондратьева, приятеля ее мужа, которого хорошо знали в эмигрантскиих кругах по антисоветским высказываниям и подозрению в принадлежности к агентам Москвы? К сожалению, задержать Кондратьева полиции не удалось.

Плевицкая уже отвечала на этот вопрос следствия и повторяет, что никогда не знала Кондратьева.

Знает ли она человека по фамилии Этингон. Леонид Этингон?

Плевицкая: Тут ошибка. Я знаю Макса Этингона.

Председатель: это он послал вам из Иерусалима библию? Расскажите суду о нем и о ваших отношениях.

Плевицкая: Макс — замечательный человек, добрый и состоятельный. Он одевал меня с ног до головы. Но не думайте! Я никогда не продавалась за деньги или подарки. Да и Макс никогда не был заинтересован в амурных приключениях.

Председатель: Знаете ли, мадам Плевицкая, где он сейчас?

Плевицкая: Он собирался уехать в Палестину. Он врач-психиатр, кроме того у него меховое дело. Он состоятельный человек. Без его помощи я не издала бы и свои книги.

Председатель: Этот меценат — такой горячий поклонник русской музыки?

Плевицкая: Ну, естественно, поклонник. Он оказывал поддержку и многим другим артистам.

Председатель: Я назову сейчас несколько фамилий. А вы, мадам, постарайтесь вспомнить: где, когда и при каких обстоятельствах вы слышали эти фамилии. Не торопитесь. Я буду говорить медленно. Итак… Игнатий Райс... Этингон Леонид... Эфрон Сергей. Ну, пока и достаточно. Вспоминайте. Эти люди назывались вам на предварительном следствии?

Плевицкая: Нет!.. Я не помню. И никого не знаю. Но слышала о брате Макса. Как будто его, действительно, звали Леонид. Он тоже занимался мехами, много ездил по срочным делам.

Председатель: Благодарю вас, мадам, за ценные сведения.

В зале голося, шум, насмешливые возгласы. Председатель объявляет заседание закрытым.

6

Председательствующий начинает новое судебное заседание с того, что повторяет вопрос Плевицкой: не вспомнила ли она хоть одну из названных им фамилий? Передает бумагу переводчику, тот читает отчетливо: Игнатий Райс^[15], Леонид Этингон, Сергей Эфрон...

Плевицкая беззвучно шевелит губами — повторяет. Нет, она никого не знает. И не видела. Лишь слышала как-то от доктора Макса Этингона, что у него есть брат. Больше, к сожалению, ей добавить суду нечего...

Вновь вызываются свидетели: дама средних лет Кривошеева — она последняя видела Скоблина, который явился к ней ночью, попросил взаймы 200 франков и стакан воды; затем некто Райгородский — у него отдыхала ночью Надежда Васильевна после того, как целый день бродила по Парижу. Узнав из газет, что ее ищут, Райгородский на такси отвез ее в Галлиполийское собрание. Полковник Федосеенко, выпятив грудь, тоном декламатора заявил, что является агентом Москвы, став таковым по приказу Миллера. Федосеенко предупреждал Миллера об отношении Скоблина, но ему не поверили — поэтому и исключили из РОВСа.

Список свидетелей все увеличивался... По требованию защиты показания дают: бывший адъютант Корниловского полка полковник Трошин (он и капитан Григул были свидетелями того, как Скоблин в Озуаре отдавал последние приказания прислуге перед бегством); вновь — известный журналист и «разоблачитель агентов-двойников» Бурцев (в 1934 -году из одной сотрудничающей с ним конторы он получил данные о том, что Скоблин — немецкий и советский агент, участвовавший в похищении генерала Кутепова); бывший сотрудник советского полпредства Беседовский, который заявил: «Один из бывших коллег говорил мне, что нам известно все, что делается вокруг Кутепова — от известного генерала, мужа известной певицы; корабельный агент, фамилия которого, к сожалению, не сохранилась в протоколах: («Я поднялся на борт «Марии Ульяновой» без четверти четыре. Грузов в ящиках обнаружено не было. Я сидел в каюте капитана, когда пришел матрос и что-то доложил. Капитан бросился из каюты так поспешно, что меня это удивило и я спросил: не случилось ли на борту несчастья? Капитан ответил, что все в порядке. В начале пятого я спустился на берег... Судно вскоре отшвартовалось»).

Филоненко задает вопрос корабельному агенту: «Почему судно направилось в Ленинград, минуя Кильский канал, кружным путем? Не связано ли это с боязнью подвергнуться обыску?»

Корабельный агент подтверждает подобную возможность. Его поддерживают два таможенника, бывшие тогда на причале. Один утверждает: на пирс прибыл грузовик забрызганный грязью. Три матроса с трудом сгрузили ящик и подняли на борт. Кому принадлежал грузовик, он сказать не может... Защитник вновь привлекает внимание присяжных к уже рассмотренному судом факту — доказано, что таинственный грузовик прибыл в Гавр в 3 часа. Расстояние более двухсот километров. Следовательно, он выехал из Парижа до покушения на Миллера, которое произошло около часу...

Председательствующий делает заявление: в суд явился бывший министр внутренних дел Дормуа и передал письмо, в котором изложены причины, мешающие ему публично давать показания, так как они явятся разглашением правительственной тайны. Как бывший член Правительства Дормуа не считает себя вправе давать оценку действий своих коллег. Однако если высокий суд сочтет необходимым, Дормуа готов представить отчет парламенту или своим избирателям.

Обратившись за советом к прокурору Помонти, председатель сказал, что ответ Дормуа вполне обоснован и соответствует французским законам.

Узкий коридорчик соединял зал с комнатой, где сутками томились свидетели. Мрачно. Сыро. Деревянные скамьи, чугунная печь. Давно не мытое серое окно. Свидетели остерегаются говорить между собой: ни для кого не секрет, что среди них имеются и «информаторы». Вот день назад адмирал Кедров обменялся несколькими репликами с Кусонским. Десятиминутный их разговор, подслушанный кем-то, был немедля доложен председательствующему и комиссару Маршу, которые уже на следующем заседании потащили недоумевающего адмирала к следовательскому барьеру...

Старый адвокат Морис Рибе, поседевший на процессах во Дворце Правосудия, отлично знающий дело и владеющий голосом, упорно «выстраивал» версию, преследуя чисто политическую цель. Казалось, Плевицкая его нимало не интересовала. Он старался доказать: генерала Миллера советские агенты завлекли в «Советский дом» на перекрестке Жасмэн-Рафе и бульвара Монморанси, убили, а его труп скрытно, возможно, в ящике на грузовике советского полпредства переправили в Гавр, где перегрузили на пароход «Мария Ульянова», чтобы отвезти в Россию. Впрочем, и у Рибо явно не хватало доказательств по всем пунктам, и он, первый, хорошо понимая это, упорно продолжал отстаивать свою версию.