Заговор, которого не было...

— 

Эх... Эдя, Эдя... Есть у меня, на кого «жмура» скиды­вать. Вот, читай. У меня уже два «чистосердечных» призна­ния. Рома-то «малявы» написал и тебе, и

Дробову, чтоб на себя вину брали, чтоб его ни в коем случае не упоминали. Думал, видно, хоть одна да дойдет. А дошли, с нашей помо­щью, обе. А два «чистосердечных», считай, ни одного. По­тому что доверия у суда к твоим «чистосердечным» призна­ниям не будет, так что давай снова.

—

Серега на себя наговаривает, — неуверенно произнес Алиев.

—

Читай второй документ.

Алиев осторожно взял страничку ксерокопии:

«Протокол проверки показаний на месте.

28 мая 1990 г. г. Киров.

Я, следователь по особо важным делам прокуратуры г. Кирова младший советник юстиции Кирсанов А. С., с участием старшего прокурора-криминалиста прокуратуры Кировской области советника юстиции Кирсанова Б. П. в присутствии понятых Иванова А. Р., Веремеева П. Г., Меньшиковой А. Н. провели проверку показаний на месте подозреваемого

Дробова С. А. с его участием.

Дробов показал дом, где жил, дом, где к нему Алиев Э.А. привел покойного Мухачева. Он также рассказал, что они пили, как был одет Мухачев, какие имел приметы. И затем нарисовал на бумаге маршрут, по которому они втроем на­правились в район биохимзавода, где он бывал в детском возрасте и где многое изменилось с тех пор, так как раньше не было такого количества остовов от раскуроченных ма­шин. Там он показал место, где был убит Мухачев, место, куда был спрятан труп Мухачева, а также подробно расска­зал, как он и Эдуард Алиев убивали Мухачева.

На вопрос о неприязненных отношениях с Мухачевым, рассказал, что Мухачев всегда вел себя «как шкодник, как крысятник», что при дележе украденного за ним нужен был глаз, так как норовил украсть у своих, за что был не раз нещадно бит.

Был произведен следственный эксперимент, и Дробов подробно в деталях показал, как набрасывал на шею Мухачеву «струнку», как душил, как они вдвоем с Э. Алиевым наносили раненому и полузадушенному Мухачеву удары заточками, ногами.

Все действия

Дробова во время следственного экспери­мента фиксировались на видеопленку.

Подписи сотрудников прокуратуры и понятых».

Помолчали...

—

Так кто ж на самом деле убил Муху, Эдя? — тихо спро­сил Михаил.

—

Теперь и я не знаю.

—

Но про себя точно знаешь — ты убивал, так?

—

Так.

— 

И вот, «чистосердечное признание» Сереги

Дробова только что прочитал, и он признает, что убивал, так?

—

Так.

—

Он пишет, что убивал вдвоем с тобой. Это правильно он пишет, или все же убил он и теперь на тебя нагова­ривает?

—  

Нет, Серега не такой человек: раз написал, значит, так и было.

—

То есть, если бы Дробов признал, что убивали втроем, то и ты бы это признал?

—

Так он не признал? — с надеждой спросил Алиев.

—

Признал. Но об этом потом. А пока вот сообрази, ты ж не олигофрен, не идиот, ты ж соображаешь, верно, Эдуард?

—

Соображаю.

—  

Вот читай данные судмедэкспертизы: выходит, что по характеру нанесенных Мухачеву ранений и травм уби­вали трое.

—

Это они чего хочут, то и пишут.

—

Нет, братец, тут наука. Читай, читай... Удары нанесе­ны с разной высоты, то есть убивавшие Мухачева были людьми разного роста. Удары, ты читай, читай, нанесены с разной степенью силы, то есть убийцы были разного физи­ческого сложения. Вот этот удар мог нанести Дробов, он «качок», сильный, так? А вот этот — слабенький, узнаешь, это твой удар, Эдя. А вот этот удар ножом был нанесен че­ловеком как бы среднего между вами двумя с Эдей физи­ческого сложения, но с яростью, и потом нож в ране повер­нут — это уже почерк. И такой почерк нами зафиксирован во время других убийств. Знаешь, кому этот почерк при­надлежит?

—

Откуда...

—

Не ври, тебя наверняка восхищала манера Романа — всадить нож в тело жертвы и потом повернуть в ране. А? Ты и сам так пытался, да не хватало ни физической силы, ни

ярости. А Роман бил яростно? Так?

# * *

— 

Что молчишь? Мало тебе криминалистической и судебно-медицинской экспертизы? А теперь сравни эти три рисунка.

—

А что, рисунки как рисунки.

— 

На них нарисован маршрут от города до биохимзаво­да, где вы предложили Ахтаеву убить Мухачева и спрятать его тело. И вы оба с Дробовым набросали, как умели, этот маршрут. Бумажка она и есть бумажка. Можешь сказать, кому какая принадлежит?

—

Могу. Это я рисовал, это Серега, у него похожее выш­ло. А этот рисунок я не знаю.

—

Правильно, его рисовал следователь, когда проводил следственный эксперимент с Дробовым, он вычертил мар­шрут со слов

Дробова.

—

Ну и что?

—

А теперь скажи, где мы нашли два рисунка, сделан­ные тобой и Серегой?

—

Откуда мне знать. У Сереги дома?

— 

Нет, у Ахтаева. В квартире, которую они снимали в центре города с братом Вениамином. В мусорном ведре. Не очень, доложу я тебе, приятное это дело, в чужих отбро­сах, в дерьме возиться. Но такая у нас работа, пока такие как ты, Дробов, Ахтаевы, по земле ходят. Ничего, поры­лись, нашли рисунки, к делу подшили, руки вымыли... А вот у вас... сколько после убийства руки от крови ни отти­рай, на них снова кровь проступает.

Алиев машинально вытянул перед собой руки, с ужасом на них посмотрел, понял, что это очередная следовательс­кая «покупка», не понял, что метафора, вяло опустил руки вдоль туловища, прикрыл глаза.

Хреновато для него дела складывались. А главное, он никак не мог понять, есть ли выход, и если есть, то где он.

Вроде, насколько его соображаловка работала, надо признавать, что убили они вдвоем с Дробовым. Почерк Се­рега он помнил.

С другой стороны, если следователь не врал, то наука подтверждала: убивали втроем.

Может, сказать, что был третий? Ну, какой-нибудь быв­ший сокамерник, кент по Надвоицкой зоне, сходил с ними на «мокрое дело», и смылся из города. Имя? Да любое... Можно и одну кликуху назвать. Леха-«Керя», например. Было трое, говорите, так я вспомнил, что я в день убийства на вокзале случайно Леху-«Керю» встретил, уговорил его пойти на дело. Зачем пошел? А мы ему за это часы, которые с рук Мухи сняли, отдали. Он в тот же день выехал в Архан­гельск. Пусть там ищут.

—

Подумал?

—

Подумал: щас все расскажу, чистосердечно...

—

Ага... А я твое чистосердечное на этот раз на магнито­фон запишу, чтоб тебе стыднее потом было слушать, что ты мне тут врал.

—

Да я, гражданин следователь, как на духу.

—

Погоди. Чтоб тебе лишнего не врать, давай-ка я тебя еще кое с какими документиками познакомлю.

—

А что... давайте... такая у вас бумажная работа.

— 

Вот, смотри, протокол обыска в твоей квартире. Вот это место, читай, подтверждающее, что ты действительно ножом срезал веревку, натянутую над газовой плитой для сушки белья. Прочитал?

—

А что? Дело нехитрое. Грамоте обучались.

—

А теперь эту справку читай. Эксперты подтвержда­ют, что веревка, которой душили Мухачева, и те фраг­менты веревки, которые остались на гвоздях в кухне, иден­тичны.

—

Это чего?

— 

Значит, одинаковые, то есть подтверждаются твои слова, что срезал веревку, что принес ее с собой на место убийства. Но...

—

И что «но»?

—

А то, что микрочастицы пота, обнаруженные экспер­тами на той веревке, которой душили Мухачева, принадле­жат не

тебе, а Дробову. Значит...

—

Значит, подтверждается, что и он участвовал в убий­стве?

—

Во, соображать начинаешь; дальше больше, доказали мы с тобой, что вы с Дробовым точно убивали Мухачева.

—

Так мы этого уже и не отрицаем... Я дал чистосердеч­ные, он тоже.