Кирилл и Мефодий

Все это уже миновало... Но лиха беда только теперь пришла на порог... Онегавон погиб в Великой Моравии. Уже второй кавхан навсегда остался в тех землях. Война с мораванами лишила князя лучшего друга. Кроме своих братьев, не с кем было ему поделиться тревогами, некому выплакать свою боль. Хлеб сгорел на корню, не дав даже молочного зерна. Люди пошли собирать дикие корнеплоды. И это уже теперь, а что будет зимой, он и думать боялся. Князь распорядился перегнать всех животных в горы. Хоть бы удалось сохранить уцелевший скот. Горы могут дать тень, траву и листья, прохладу и воду. Двинулись стада, и по дорогам страны заклубилась сухая пыль от копыт. Никто не веселился, не пел и не плясал. Мертвая земля выгорела, стала голой, пустой и безводной. Воды не было даже в капище Мундрага. И без того нечистоплотные и неряшливые жрецы совсем уж заросли грязью. Пот заливал их лица от усердных молитв Тангре, но Тангра молчал. Он не посылал ни туч, ни молний, которые помогли бы сохранить хотя бы искру надежды. Люди, приходившие из соседних государств, не верили своим глазам. Там лето было как лето, и плоды зрели как всегда. Глядя на изможденные лица болгар, Борис ловил себя на том, что думает уже как христианин. Бог карал язычников, его народ. Иногда ему приходила в голову и такая мысль: может, собрать всех этих измученных людей и ворваться в соседние земли, награбить скота и хлеба, вина и фруктов? Хорошо, он сделает так, а дальше? Кто остановит чужестранных воинов, когда они придут мстить и подступят к столице? Нет! Он не может позволить себе что-либо подобное! Пока он прикажет всю соль из Солниграда, предназначенную для Людовика, Лотара, Карла и Ростислава, обменять на хлеб и другие продукты. Кто нарушит приказ — Смерть! Так же надо будет торговать и обработанными шкурами животных.

К концу лета засохли многие священные дубы. С их ветвей свисали красные нити, оставленные теми, кто молил о дожде. Люди длинными вереницами ходили вокруг дубов и обреченно смотрели в пустое, будто остекленевшее небо. В один из таких сентябрьских дней в Плиску прискакали гонцы и принесли вести с двух концов государства. Византия объявила Болгарии войну. Византийские войска наступают морем и сушей... В табунах изловили священных коней, которые, однако, не пытались ни бежать, ни рвать арканы. Они кротко протягивали шеи — исхудавшие и обессилевшие от голода. И запыленное, голодное войско двинулось в поход, прочь от сгоревших полей, не разбирая дороги, с одной только сухой и острой, как меч, бастурмой под тяжелыми седлами. Сам князь, темный и молчаливый, ехал, как на похороны, впереди войска. С обеих сторон — братья Ирдиш и Докс, на этот раз забывшие о веселых шутках.

Место кавхана пустовало. И только ли оно? Если обернуться назад, то ни в войске, ни в свите не увидишь знакомых лиц, кроме великих боилов Сондоке и белокурого Дометы: кто остался лечить раны, а кого не пустила старость. Не было на плечах хана и любимых соколов. Он оставил их сокольничим еще тогда, когда отправился в Сербию выкупать пленных. Неподходящее было время для праздных развлечений. Его люди получили высочайшее право охотиться, где захотят, все запреты потеряли свою силу. Князь не взял с собой Расате, чтоб тот не видел его позора. Борис был уверен, что победят византийцы, если не произойдет какого-либо чуда. Все надежды возлагались на умение вести переговоры. Если дело придется решать оружием, болгары погибнут.

Гонцы приносили тревожные вести. Византийцы разбили передовые отряды, заняли Девельт. Корабли высадили пеших на берег около Месемврии и Анхиало. Осадные машины уже перевезены через ров и размещены под крепостными стенами. Защитники настойчиво просят о помощи. Борис выслушивал все это, но не мог сделать невозможное возможным: силы следовало беречь для сражений. Самым страшным врагом войска была усталость: пока подходили к Месемврии, оказалось, что она взята. Борис послал багатура Сондоке и Домету вести мирные переговоры, а гонцов — навстречу остальному войску под командованием тестя, канабагатура Иртхитуина, и ичиргубиля Стасиса, которым приказал развернуться и занять горные перевалы со стороны моря и Девельта. Необходимо усилить стражу, запастись, насколько возможно, едой и беречь силы для боя.

Борис не торопился атаковать, чтобы не выдать слабость своего войска. Если уж не избежать сражения, то хорошо бы найти противника послабее, чтоб первой победой внушить врагу страх. Первое сражение надо выиграть любой ценой... Пока разбивали лагерь и ожидали возвращения посланцев. Борис велел распределить среди воинов запасы еды и вина, чтоб каждый знал, чем он располагает. Разгрузили телеги, и скелеты черепах забелели под жарким солнцем. Мастера натянули на них свежесодранные воловьи шкуры, а жесткое воловье мясо пошло в большие походные котлы. Если Сондоке и Домета вернутся с неблагоприятным ответом, тогда, как надеялся князь, можно будет под прикрытием темноты пододвинуть боевые черепахи к разрушенным византийцами стенам, кое-как укрепленным бревнами. Надо напасть, пока враг не получил подкрепления. Сондоке и Домета принесли ответ: византийцы не хотят мира. Значит, надо действовать быстро и решительно. Котлы пусты, вино выпито... Постепенно темнело, видимость ухудшалась. Самые сильные воины подвозили черепах к пробоинам. Византийцы не успели расчистить ров, и это облегчило нападение болгар. Уже при первом штурме Домета со своими бойцами проник в крепость. Защитники растерялись, побросали оружие и побежали к кораблям. Пленные болгары, запертые во внутреннем дворе, сумели обезоружить стражу, сломали дверь и присоединились к нападающим. Победа досталась неожиданно легко. К князю привели знатного византийца, одного из великих доместиков. Борис любезно принял его, завел с ним дружеский разговор. Он хотел привлечь его на свою сторону: византиец был нужен для предстоящих переговоров. Утром Домета, Сондоке и пленный отправились в Девельт, где находились брат кесаря Петронис и стратиг Феоктист Вриенний, давно знакомый князю. Пошли просить мира, а условия можно уточнить позднее...

Первым о предложении болгарского князя узнал Варда — от Петрониса. Раньше он принял бы решение самостоятельно, но после того памятного разговора с Михаилом стал осторожнее. Михаил тут же принял его. Выслушал. Обещал подумать. Наверное, хотел посоветоваться с Василием или с кем-нибудь еще... А может, в самом деле хотел обдумать положение, но кесарь не верил в это, ибо стал очень подозрительным. Чтобы рассеяться, Варда позвал Фотия. Патриарх пришел под вечер и засиделся допоздна. Они вместе поужинали. Кесарь хотел продолжать войну до полной победы, но патриарх считал, что не стоит рисковать. Если Борис согласится принять христианство от константинопольской церкви и расторгнуть союз с Людовиком Немецким, тут же надо будет приступить к переговорам о мире. До спора дело не дошло, так как решение василевса было неизвестно. Утром их ожидал сюрприз — созыв Великого Синклита.

Василий и император выступили за прекращение военных действий, если захваченные земли останутся за Византией и если, кроме того, противник уступит Месемврию. Фотий, поддержав их, настаивал на крещении. Варда, опасаясь, что его молчание примут за несогласие, предложил принудить Болгарию расторгнуть союз с германским королевством. Это была мысль Фотия, но патриарх дипломатически промолчал.

Для него важнее было то, что секретарь записал требование о крещении и болгары должны были дать свое согласие... И Фотий не успокоился, пока не убедился в том, что императорские посланцы отправились в Девельт.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я из новокрещеного болгарского народа, который в те годы бог привел к истинной вере с помощью своего избранника, князя Бориса, названного при крещении Михаилом. Опираясь на силу Христа и крестного знамения, он усмирил стойкое и непокорное племя болгар...

Из «Чудес святого Георгия с болгарином» [51] . X век