Кирилл и Мефодий

Это было неслыханно.

Папа Николай заперся в Латеране и ждал.

Решения Синода должны быть представлены папе, но нелегко придется тем смельчакам, которые передадут их ему.

Самыми смелыми оказались Гюнтер и Титгауд, архиепископы Кёльна и Трира.

Папа продержал их три недели перед воротами своего дворца. Когда их ввели, оказалось — они попали прямо на заседание Святого Синода, который обсуждал вопрос о лишении их епископских должностей и званий. На глазах у всех папа взял свитки с решениями Синода в Метце и после предания их обоих анафеме разорвал свитки, швырнув обрывки им под ноги.

Николай вряд ли так поступил бы, если бы не был уверен, что Синод в Метце — спектакль, поставленный на золото короля... Кроме того, были и другие причины, заставившие папу принять столь категорическое решение. Вопрос был ясен даже глупцам, но на глазах простого народа им занимались один за другим соборы умных мужей и своими ошибочными решениями подрывали веру в церковь. Все теряли время зря, ибо самой важной распрей была не эта. Борьба с Восточной церковью приобретала такой размах, что надо было беречь силы, а не растрачивать их на уличные сплетни, не создавать излишние проблемы. Неужели так трудно понять эту простую истину!..

Умнее других оказался Людовик Немецкий. Он не стал терять время на семейные неурядицы Лотара, а с оружием в руках пошел на защиту папских прав — на войну против союзника Византии, великоморавского князя Ростислава. Вот достойный муж, посвятивший себя богу, так как бог нуждается не только в молитвах, но и в людях, умеющих владеть мечом.

Болгарский князь хоть и язычник, но делами своими более угоден богу, чем папские архиепископы, епископы и слуги. Людовик сообщил, что Борис хочет принять крещение. Если Бориса осенит свыше и он пожелает принять христианскую веру от престола святых Петра и Павла, тогда это земное дело станет самым большим свершением папы...

Николай распустил Святой Синод, готовый к любым неожиданностям. Он знал, что оба немецких архиепископа не примирятся с решением Синода, но и он добьется своего. Похоже, не все еще поняли, что он за человек, и потому всякий раз приходится убеждать их делом. Николай велел позвать к себе брата Себастьяна и прикрыл глаза в ожидании. Поцелуй в руку дал папе знать, что тот уже пришел.

— Куда отправились те двое?

— К императору Людовику, святой владыка.

— Не спускай с них глаз.

— Хорошо, святой владыка.

— И не забывай осведомлять меня.

— Разумеется, святой владыка.

Николай умолк, со стороны казалось, будто он спит. Но напряженные скулы и наморщенный лоб свидетельствовали, что он бодрствует и размышляет. Себастьяна уже не было в покоях — пошел исполнять поручения. Папа полностью доверял ему. Если бы он приказал ему убить Фотия, это было бы сделано, но такой шаг вряд ли стоит делать, достаточно разоблачить его, показав, что он опирается на насилие. Николай зримо представил себе замешательство в Константинополе после получения его послания, и тонкая, едва заметная улыбка собрала морщинки около его глав. Пора грекам опомниться, хватит самонадеянно думать, что они самые умные и близкие к богу. Кроме праздных слов, их ничто не связывает с богом. Даже перенос столицы из Рима в Константинополь был сделан только потому, что император Константин чувствовал, как неудобно ему жить в одном городе с наместником бога на земле — наследником престола святого Петра! И подобно всякому разумному человеку, знающему свое место, он и уступил Рим истинному властелину земли и неба... Грекам следовало бы понять хоть это, ведь отсюда все началось и для них. Но напрасно было бы ждать понимания от невежества... Оно всегда ведет летосчисление со дня своего рождения!

Папа откинулся на спинку стула, пошевелил пальцами ног, чтобы согреть их. Люди знали, что он крепок и здоров, но в последнее время ноги у него почему-то стали мерзнуть. Вот и сейчас. Лето ведь на дворе! Не холодно, а пальцы ног заледенели. Годы, наверное... К тому же он потерял сон... Впрочем, бессонница не мешает, наоборот, помогает обдумывать дела церкви в одинокой постели, среди ночной тишины. Опаснее другое — покалывание в груди. Трудно даже определить точно, где колет, всякий раз там, где он не ожидает. Старость!.. Но все от всевышнего, и тревожиться не стоит. Бог знает свое дело. Важно, чтоб душа не болела, чтобы не снедало сомнение в справедливости того, что делаешь. До сих пор он был далек от сомнений, так как всегда прислушивался к голосу свыше. И исполнял только то, чего требовал всевышний. Пока он жив, так и будет. Его жизнь прошла в служении богу, и он никогда не осквернит достоинство искреннего слуги. А когда придет черед переступить порог того мира, он шагнет туда с чувством исполненного долга...

11

Беды шли одна за другой — упорные и тяжелые.

Напрасно жрецы приносили собак в жертву Тангре, напрасно капища оглашались их заклинаниями... Прекрасная весна сменилась засушливым летом. Все, что могло гореть, сгорело. Земля стала похожа на бритую голову; одни ленивые ящерицы ползали по земле с разинутыми ртами, с глазами, помутневшими от жажды. Люди и скотина были поражены неведомыми смертельными болезнями. Красная нитка, продетая сквозь уши ягнят и овец, не помогала, они подыхали на ходу. Оставшиеся в живых еле волочили ноги по жесткой траве. Если какая-либо овца неосторожно заходила в черный боярышник и некому было вытащить ее оттуда, то, обессиленная голодом и зноем, она уже не могла выбраться сама. И все это случилось после войны с сербами. Борису пришлось вести долгие переговоры, прежде чем он получил согласие на выкуп. Увы, его опасения оправдались. Расате нельзя было доверять войско! Неразумная молодость осталась неразумной! От доверия она не поумнела. Только почему он сам сглупил, согласившись доверить ему жизни стольких воинов? Великие боилы наперебой объясняли ему причины поражения, но кому легче от их объяснений, когда в ущельях сербских гор погибли его люди, а он навлек на себя позор недальновидного руководителя! Вместо того чтоб молчать и посыпать свои головы пеплом, они мелют языками о плене, как будто не их заковали в цепи, а других. Борис едва выкупил их... Когда он увидел их в кандалах, его сердце чуть не выскочило из груди от злости и муки. Сербы нарочно так разукрасили их, чтоб вырвать от него побольше подарков. Чтоб их освободили, Борис должен был лично встретиться с князем Мутимиром, и не где-либо, а прямо в горах... Заключили мир, обменялись подарками, освободили пленных, даже сыновья Мутимира, Бран и Стефан, оказали ему честь и сопровождали его до Расы, но чувство глубокого унижения осталось и непрестанно терзало его душу. Как легковерно поддались они на уловку сербов! Борис был уверен, что причиной разгрома была глупость Расате. Боилы умалчивали о главном, и Расате молчал, уставясь в землю. Когда он поднимал глаза, в них отражалось лишь тупое, упрямое желание прикрыть молчанием свою вину. Великие боилы были разговорчивее, но никто не хотел называть виновника. Однако Борису было ясно, кто виноват. Его сын! И князь решил поговорить с чудом уцелевшими воинами. Из рассказов и недомолвок начала проясняться картина битвы. Расате с частью конницы умчался вперед и оторвался от пеших воинов. После короткой стычки под Расой он бросился преследовать отступающие сербские войска, не заметив ловушки. Чтоб не оставлять его в беде, все двенадцать великих боилов тоже помчались за ним. Тогда спрятавшиеся в крепости сербские войска ударили им в тыл. В горных теснинах была уничтожена вся конница и были взяты в плен те, кто, обязан был руководить военными действиями. Отставшие пешие воины взяли полупустую крепость Раса, не подозревая, что впереди идет бой не на жизнь, а на смерть. Они и удержали крепость до прихода Бориса. Сербы вряд ли так быстро согласились бы на заключение мира, если бы Раса не была в руках болгар.

Передав крепость Брану и Стефану, князь болгар покинул сербскую землю, но с ним осталась скорбь по погибшим...