Хазария

Была недолгой сеча, но жестокой. Около половины всей койсожской тьмы полегло на поле битвы, но князю их вместе с самыми отчаянными и дерзкими воинами удалось вырваться из смертельной западни и раствориться в степных просторах Придонья.

Благодарные танаисцы оставили у себя раненых воинов, помогли с почестями похоронить павших, справив по ним горькую тризну.

– Что, темник, будешь теперь торопиться на подмогу князю Святославу? – спросил донской тиун Притыку.

– Эге, брат, плохо знаешь ты нашего князя, – отвечал могучий темник, качая лысеющей головой, – он зело на ногу лёгок, а на сечу крут. Боюсь, что за прошедшие седмицы он уже покончил с Хазарщиной без нашей помощи… – заключил темник с такой грустью в голосе, что тиун почувствовал вину и неловкость.

– Погоди, Притыка, ты речёшь так, будто не твоею тьмою град наш от верной погибели и полного разорения спасён, будто не твои бесстрашные витязи койсогов разбили и в бегство обратили, – искренне возмутился тиун. – Или я неправду реку?

– Да прав ты, брат, прав, только… Эх! – Темник с досадою так хлопнул себя могучей ручищей по бедру, что будь на том месте нога обычного человека, наверняка быть кости сломанной.

Со стороны степи Притыка вдруг увидел два завихряющихся облачка пыли – к граду стремились чьи-то гонцы.

Назавтра Святослав двинулся берегом моря Хвалынского в древнюю столицу Хазарии Семендер. Своим темникам повелел:

– К тем, кто сопротивление чинить станет, применять беспощадную силу, прочий люд мирный не трогать. Золото и прочие богатства брать из дворцов, храмов и торговых домов. Виноградники все извести, потому как упившийся воин уже не воин, да и мирному люду от того вина беды одни и раздоры.

Нежданным Стрибожьим вихрем пронёсся Святослав по Семендеру и Беленджеру, навёл страх на местных жителей, которые разбежались, помня ещё грозные походы русов Олега и Игоря по морю Хвалынскому. Уничтожив сорок тысяч семендерских виноградников, дружина Святослава повернула на закат солнца.

Святослав спешил на помощь Притыке и Дон-граду, сражающимся с койсогами.

– Скоро Ея-река, – молвил ехавший рядом с князем старый темник Издеба, – тут недалече от истока, и река неглубока, её вброд легко перейти.

– Да и окунуться после перехода по степи, пыль и пот смыть, ох и добре будет! – отвечал изрядно вспотевший под жарким полуденным солнцем старый варяжский темник.

Только промолвил сии слова Инар, как подлетел десятник дозорной сотни:

– Княже, впереди, похоже, койсоги, – не более тьмы, уже через реку переправились. Идут без дозоров, потому нас ещё не заметили.

Князь повернулся к темникам, живо сверкнул загоревшимися азартом очами.

– Издеба на шуйцу, Инар – Десное Крыло, я – Сердце. Двигаться буду медленнее, а вы оба борзо обходите и на той стороне реки коло замкните!

Уцелевшие после битвы в донских плавнях койсоги возвращались домой. Койсожский тархан был зол и подавлен, – без добычи, потеряв большую часть своих отчаянных воев, да и ещё не выполнил данное Беку обещание разрушить Танаис. Что сделают теперь с ним Бек и Всемогущий Каган? Тяжелы были думы князя, и даже возвращение домой живым совсем не радовало. Погрузившись в нерадостные мысли, князь кочевников не сразу услышал удивлённо-испуганные возгласы своего окружения, а когда взглянул вперёд, то невольно остановил коня. То, что он увидел, не могло быть правдой, а только горячечным бредом, навеянным злыми духами. Прямо перед койсожским войском, развернувшись полумесяцем, мерно и в полном молчании шла… русская дружина. Впереди на белом как снег коне – предводитель урусов. Но нет, этого не может быть! Но это «не может быть» однажды уже произошло, когда Святослав шёл на Итиль сражаться с хазарским войском и вдруг среди ночи ворвался в Танаис, когда его койсоги уже перехлестнули через стены города. Койсожский князь был в полной уверенности, что Святослав остался в Танаисе. А теперь князь урусов здесь, перед ними…

Тархан, подняв на дыбы своего горячего коня, отдал команду и рванул вправо от неторопливо идущей конницы урусов, но там тоже были урусы. Он кинулся влево и снова натолкнулся на них же. Тогда койсоги бросились назад, но, едва войдя в реку, увидели скачущих на другом берегу урусов. Это был конец, – кольцо железных воев Святослава стало сжиматься вокруг обречённых койсогов, надежды больше не было никакой, – что может сделать одна неполная тьма против четырёх или пяти тем Святослава. Уйти от урусов нельзя, как нельзя избавиться от собственной тени, не в человеческих силах сражаться с дэвами. И всё же бесстрашные койсоги приняли бой, но были скоро разбиты и сдались. Их князь и некоторые старшие начальники были тут же казнены, а оставшиеся в живых со страхом и трепетом поведали, что войско койсожское сожжено и разбито в плавнях, а они едва ушли из Танаиса от Святослава. А теперь видят опять его перед собой, – воистину князь урусов – чародей, и от него никуда не скроешься. Потому просили пощады и обещали платить киевскому князю оброк не только с каждого дыма, но с каждого коня и котла. В знак верности они целовали княжеское стремя и были отпущены восвояси.

– Глядите же, – пригрозил им киевский князь, – ещё раз на русов пойдёте, домой уже не воротитесь!

– Ну Притыка, ну молодец, – впервые за последнее время от души смеялся князь, – мало того что сам с койсогами справился, град защитил, так ещё и страху на них нагнал, так что отчаянные кочевники, едва нас завидев, сразу сдаваться стали.

– А мы у Безводной степи гадали, продержится ли Притыка седмицу-другую, – улыбаясь, напомнил Издеба. – Выходит, не заходя в Дон-град, можем мы погулять на яссов, раз уж в землях их оказались, – предложил он.

– Правду речёшь, брат Издеба, – согласно кивнул Святослав. – Послать гонцов к яссам! – повелел князь. А когда гонцы предстали перед ним, рёк: – Скачите и упредите: аз Святослав, князь Киевский, иду на вы! – Потом велел Издебе: – К Притыке тоже гонцов пошли, пусть сюда подходит, вместе на яссов и навалимся.

– Добро, – ответил старый темник, и вскоре два быстрых гонца поскакали к Дон-граду.

Тут же на Ее-реке, в ожидании вестей от гонцов и подхода пешей рати, идущей от Семендера, русы раскинули стан.

На другой день, едва лагерь киян отобедал, как дозорные сообщили долгожданную весть: подоспели передовые разъезды темника Притыки, а вскоре появился и он сам со своими тысяцкими. Радостной была встреча: крепкие объятия, весёлые возгласы и богатырские похлопывания по плечу.

– Я тут в граде кисну, будто квашня у нерадивой хозяйки, а вы там без меня уже и Итиль взяли, и Семендер, спасибо, хоть на яссов кликнуть решили, – притворно-обиженно басил Притыка.

– Так крепко киснул, – рассмеялся Издеба, – что койсоги готовы были хоть в петлю, лишь бы от тебя подальше быть!

– Ух, Издеба, никак снова шутки Горицветовы пересказываешь, а ну, зови его сюда, вот я сейчас бока-то намну старому шутнику…

Не договорив, Притыка осёкся, видя, как враз опустили очи долу его друзья. А Святослав, глядя прямо в очи старого темника, тихо молвил:

– Пали оба славных темника – старый и молодой Горицветы, ушли из сечи прямо в Ирий… – В очах князя было столько боли, что она тут же вошла в душу Притыки, и он тихо застонал, как будто получил под самое сердце удар булатного клинка. Опустив голову и смахнув слезу, он тихо побрёл в сторону. Каждый темник знал, какими неразлучными друзьями были Притыка, Издеба и Горицвет-старший. А молодой Горицвет был другом их сыновей, в том числе младшего Притыки. Побрёл старый темник, вышел за стан и сел на скалистом пригорке, сгорбившись и втянув голову в плечи. В предвечерних лучах Хорса чудилось, будто большая усталая птица опустилась на вершину пригорка и, сложив свои широкие могучие крылья, замерла в глубоком печальном раздумье.

Снова подскакали дозорные, сообщив, что вернулись гонцы от яссов, но не одни, а вместе с ясскими воеводами. Когда предстали перед князем Руси воеводы, то обратились к нему с поклонами и дарами: