Хазария

«Кто знает, как обернётся это неожиданное путешествие, – размышлял стратигос, – во всяком случае, перед всяким сражением стоит подумать о резерве». Постанывая от боли в раненой руке, он встал, выгреб все свои запасы золотых и серебряных изделий, что удалось скопить за годы служения Каганату, и тщательно замотал в прочную ткань, а затем, перевязав шёлковым шнуром, уложил в глиняный горшок с широким горлом. Спустившись в подвал своего небольшого белокаменного дома, Каридис поместил горшок в одну из многочисленных ниш в стенах подвала и аккуратно заложил её остатками камня. Попросил древних хазарских духов беречь его клад, а затем, перекрестившись по христианскому обычаю, поднялся наверх и лёг отдохнуть, чтобы унять боль в растревоженной ране, иногда дотрагиваясь до висящего на поясе кошеля с деньгами.

Рано утром, едва утренняя заря осветила розовым светом башни дворцов Кагана и Бека, к скрипучему настилу корабельной набережной в том месте, где стоял широкобокий корабль купца Димитруса Каладжи, подъехал воз. С него сошёл стратигос в великолепной броне с дорогим мечом на поясе, в сопровождении старого лекаря и слуги. Несколько больших корзин и свёртков тут же были перегружены сильными мореходами на борт. Через короткое время корабль уже был на расстоянии сорока-пятидесяти локтей от пристани, и загорелая ватага мореходов подняла большой широкий парус, а над ним два небольших треугольных. Вскоре и на передней наклонной мачте тоже развернулся парус, и купеческий корабль быстро заскользил вниз, к Хвалынскому морю.

Через три дня Святослав пошёл на Итиль.

Но не принял боя Итиль. В граде все уже знали о гибели войска, военачальника Бабура и самого Кагана. Хазары выслали Святославу дары и просьбу о мире.

Князь велел забрать всё добро, а сдавшихся воинов и жителей сделать киевскими пленниками.

В тот же день дружинники начали ковать именитых невольников в крепкое железо, сажать на Свенельдовы возы и отправлять в Киев под надёжной охраной. А простые рабы шли пешком. Потянулась к заходу унылая вереница – целая тьма пленников! В основном хазарских воинов, девушек и детей.

Были тут и служители синагог, мечетей и христианских храмов, которые не успели или не смогли до подхода воинства русов покинуть Итиль. Старые проповедники и их служки – крепкие юноши. Внимательно оглядев сих полонённых своим пронзительным взором, от которого ничего не могло укрыться и остаться тайным, Великий Могун повелел отделить молодых служителей от старых. После того как юношей увели, вперёд выступил сухощавый сморщенный старик с трясущейся жидкой бородкой и небольшой круглой шапочкой на лысом темени, обрамлённом редкими курчавыми сединами. Прикрывая выцветшие очи, чтобы не встречаться со взглядом волхва, он заговорил на ломаном, но понятном словенском.

– О владыка, словам которого внемлет даже непобедимый князь всех князей Святослав, мы все тут старые люди, – он сделал знак рукой в сторону других служителей, – нам трудно обходиться без помощи молодых слуг, прикажи вернуть их, могущественный! – Старик старался говорить мягко и почтительно, но мельком брошенный из-под мохнатых бровей взгляд горел ярой, совсем не стариковской ненавистью.

Волхв, выслушав старого раввина, на несколько мгновений прикрыл очи, чтобы дать возможность внутреннему зраку увидеть души и настоящие чаяния собранных перед ним служителей. Горячую злобу и ненависть ощутил Могун, острую досаду оттого, что нельзя теперь эту чёрную чашу перелить в молодые души. А ещё страх, но не только за собственную жизнь, – проповедники более всего боялись, что не смогут отныне владеть душами и кошельками многих тысяч воинов, ремесленников, купцов, вельмож и военачальников Хазарии. А тогда нужно будет искать новую среду обитания, чтобы, присосавшись к ней, подобно тле к молодому побегу, выпивать из него здоровые соки, а взамен вливать свой яд разложения, который в конце концов отравит и сгубит, подобно сегодняшнему Итилю, другие столицы в других государствах. Всё это враз узрел Великий Могун и принял решение.

И по его слову предали смерти всех старых жителей Итиля либо с камнем у ног утопили в реке, ибо сказал Великий Могун, что в них коренился Злой Дух всей Хазарщины.

И одинаково жарко полыхали на главной площади града иудейская синагога, мечеть с тонким и высоким минаретом и устроенный по-византийски роскошно христианский храм. Русский Огнебог поглощал доставшуюся ему жертву, не делая различия между тремя новыми верованиями хазар.

И полетели в Киев гонцы с вестью о победе Святослава над Итилем, о смерти Кагана и о том, что отныне Русь достигла границ Pa-Волги священной и моря Хвалынского.

Святослав велел позвать к нему начальника полка из Белой Вежи. Булат предстал перед князем, как всегда спокойный и немногословный. На шее виднелся свежий след от сабельного удара, а кисть правой руки была обмотана чистой холстиной, сквозь которую проступило кровавое пятно.

– Таки задели тебя кочевники, – сказал князь, окидывая взором ладную стать Булата.

– Пустяки, княже, на мне заживали и не такие раны, а это… – Богатырь махнул рукой.

– Службу ты свою добре справлял, Булат, Придонье хорошо знаешь, хочу поставить тебя тиуном. – Святослав взял со стола одну из лежащих на нём хартий. – Вот, держи, брат, теперь ты тиун русского града Белая Вежа, а Саркелу хазарскому более никогда не бывать! – Князь подал Булату хартию на коже с княжеской печатью. – Служи Руси, как прежде служил! – С этими словами Святослав обнял несколько растерявшегося могучего воина и продолжил: – Крепость кирпичную подправь и обнови где надо, ставь посад. Полковника теперь сам назначишь. У казначея на первое время возьми золота, а потом будешь, как прежде, из купеческой десятины сколько для дела потребно брать. Рабов для строительства града возьми из тех, что в Киев отправляют.

– Нет, княже, – мотнул головой новый тиун, – рабов брать не буду. Не желаю, чтобы к новому русскому граду невольничьи руки прикасались. Да и какие мастера из хазар, пастухи из них добрые, это да. Мыслю, град вольные славянские мастера должны возводить, тогда и стоять он будет долго, и жить в нём будет привольно. – Булат смотрел на князя своими голубыми очами открыто и прямо.

– Как знаешь, брат, может, ты и прав, – задумчиво произнёс Святослав. – Ну, пойдём на славление, Могун службу править будет. – Едва князь закончил говорить, как неслышным своим шагом подошёл начальник Тайной стражи.

– Дозволь, княже, с тиуном Белой Вежи потолковать, – обратился Ворон к Святославу.

– Идём вместе на Капище, по дороге и поговорите, – кивнул Святослав.

– Булат, через Беловежье много разного люда с товаром и без оного во все концы проходит: и в Асию, и в Булгарию Дунайскую, в Альказрию, и в Булгарию Волжскую, на Русь, и на полуночь дальнюю, в Югру и Пермскую землю. Потому важно для Руси иметь у тебя добрую службу изведывательскую, – негромко рёк Тайный тиун.

– Ворон, не смыслю я в сём деле, да и других забот у меня будет…

– Про то ведаю, потому даю тебе своего изведывателя, Всеславом зовут, ему только помощь твоя нужна, а службу тайную он сам вести будет, – отвечал Ворон, глядя немигающими очами на богатыря.

– Тогда лады, – кивнул Булат.

Разговаривая о важных делах, они шли к центру града, где Великий Могун с кудесниками воздвигли Капище, установили богов киевских и вознесли им благодарственную молитву за победу славную и возвращение древних земель праотца Ория в пределы Руси Киевской. Не забыли помянуть славой и тех воинов князя Игоря, что полегли у Итиля полвека тому назад.

– Вот и пал Каганат, и отцы наши отомщены ныне! – радостно провозгласил Могун. – Слава вам, витязи русские! Боги и Пращуры, глядя сверху на вас, ныне радуются! Слава Перуну! – воскликнул Верховный Жрец.

– Слава! Слава! Слава! – дружно катилось по рядам Киевского воинства.

– Слава Богам киевским! – снова восклицал кудесник.

– Слава! Слава! Слава! – рокотали вои.