Адмирал Сенявин

Утром, когда подсчитали, оказалось, что из всех войск лишь десять человек пропало без вести, а один солдат был ранен.

Летом в будний день, как нынче во вторник, которский рынок привлекал много торговых людей из разных мест и обычно мало чем отличался от воскресного. Сплошь заполненные торговые ряды уставлены венецианскими изделиями из узорчатой парчи, чеканной посудой, местными гончарными и стеклянными изделиями, товарами из Сицилии, Сардинии и далекого Константинополя. Правда, в такие дни бывало меньше покупателей, но сегодня сотни возбужденных которцев заполнили рынок с раннего утра. Тут и там возникали жаркие дискуссии, горячо обсуждали внезапную новость, невесть как проникшую в город:

— Которо будет отдан французам!

К полудню тысячная толпа направилась в город, на площадь перед собором. Отовсюду неслись возмущенные голоса:

— Не хотим Бонапарта! Беритесь за оружие! Лучше смерть, чем позор! — кричали со всех сторон.

— Русские! Только русские братья могут спасти нас! — все громче раздавалось на площади.

Едва «Селафаил» стал на якорь у крепости Кастель-нуова, чтобы прикрыть вход в Которскую бухту, как подошли лодки с депутациями от жителей Которо. Тридцать депутатов города и окрестных общин пожаловали к Сенявину. Адмирал пригласил всех в кают-компанию. Войдя, они продолжали стоять и затем поклонились адмиралу. Вперед выступил седобородый, видимо, самый пожилой и уважаемый которец.

— Наш препочетный начальник и покровитель, — начал он торжественно, — услышав, что государю угодно отдать нас французам, мы, предав все огню, согласились оставить отечество и следовать повсюду за твоим флотом. Пусть одна пустыня, покрытая пеплом, насытит жадность Бонапарта, пусть он узнает, что храброму славянину легче скитаться по свету, нежели быть его рабом. — Старец вздохнул, переводя от волнения дыхание, и все согласно закивали.

Сенявин слушал без переводчика. За многие месяцы этой кампании он довольно сносно выучился говорить и понимать не только по-здешнему, по-которски, но и по-итальянски. Невольно волнение жителей передалось и ему. А старец продолжал:

— Мы решили с оружием в руках защищать свою независимость и готовы все до единого положить головы свои за отечество. — Он на минуту передохнул. — Защищая его, не пожалеем крови своей, пусть могильные кресты напоминают потомству нашему, что мы славную смерть предпочли постыдному рабству и не хотели другого подданства, кроме российского. — Старик закончил, свернул свиток и с поклоном вручил его адмиралу.

Сенявин обнял его и, поблагодарив всех легким поклоном, сказал:

— Достопочтенные граждане, передайте которцам слово русского адмирала — мы не собираемся покидать вас в тяжкую годину.

Все радостно загудели, а Сенявин подумал: «Сколь велика ноша на плечах моих, сие одному Богу известно, но этих людей я не покину в беде». Проводив жителей, он, не откладывая, написал царю:

«Жители Боко-ди-Которо, будучи извещены о решении вашего императорского величества отдать их провинцию, присылали ко мне сего дня депутатов с просьбами и протестами их. Депутаты сии, заливаясь слезами и рыдая, еще изустно меня просили быть заступником их перед вами, всемилостивейший государь. Дерзаю и я о всемилостивейшем покровительствовании вернейшей сей провинции…»

Реляция в тот же день ушла в Петербург и где-то на полпути разминулась с курьером, доставившим наконец-то желанный ответ из столицы. Сенявин оказался прав, и Александр одобрил его действия:

«Во уважение я побуждаюсь отменить мое повеление о возвращении вашем со вверенными управлению вашему судами к Черноморским портам, — именной рескрипт подтверждал его правоту. — Поручаю вам употребить достаточную часть вверенных вам сил наших, как морских, так и сухопутных, на удержание Боко-ди-Которо и на воспрепятствование французам овладеть сим постом».

Однако дальше рескрипт толковал о том, что вот-де австрийцы наседают, просят отдать Которо французам, а они наши союзники. Ежели, мол, обстоятельства переменятся, то об этом сообщит граф Разумовский, и надобно с этим сообразовывать свои действия.

Рескрипт оказался длинным и мудреным, но, дочитав до конца, Сенявин сделал свой вывод: «Государь меня хвалит, и я все-таки поступил правильно. Посему и впредь места эти должно удерживать».

Между тем на места эти все пристальней с неудовольствием посматривал Наполеон. Вспоминал неудачу в Египте, потерю Корфу и других островов, а нынче русские оседлали материк… Он твердо стоит уже на берегах Вислы, три четверти Европы у его ног, надменная Британия заигрывает с ним, император Александр ведет переговоры, а где-то рядом, под боком, довольно давно назойливо зудит которская заноза.

И на берега Которской бухты начали один за другим являться сановные посланцы и курьеры европейских дворов, стремясь поглотить без остатка добытое дорогой ценой. Первыми к русскому адмиралу прибыли австрийские войска.

— В знак дружбы к нашему императору ваш император Александр повелел сдать нам Которо, — напыщенно начали разговор гости.

«Это походит на игру в лапту — кто быстрей добежит: они или французы. Однако выглядит забавно», — слушая эмиссаров, думал Сенявин.

— Но, право, господа, пока французы в Дубровнике, я никак не могу покинуть Которо. Вот если Лористон уйдет из Далмации, тогда другой разговор, — Сенявин нарочно тянул время. Вчера он получил секретную депешу от Разумовского. Тот сообщал, что покидать Которо нельзя до особых предписаний. Раньше он-де вынужденно предлагал официально обратное, чтобы оправдаться перед австрийцами.

Тем временем граф Лепин отправился уговаривать Лористона уйти из Дубровника, но тот наотрез отказался.

Возвратившись, Лепин умолял теперь Сенявина:

— Наполеон грозит занять Триест и Фиуму, если вы не покинете Которо. Наш император готов обезопасить вас от французов и прислать сюда войска.

— Видите ли, граф, такое действо, быть может, и возможно, однако мне необходимо указание моего императора, — отпарировал Сенявин и подумал: «Бонапарт себе на уме, а у меня свои соображения, наиглавнейшее — получить выигрыш времени. Курьер скачет в Петербург полтора месяца да столько же обратно. Там, глядишь, все обернется по-иному».

Несколько успокоился и Лепин и начал сноситься с австрийским императором, а в Которо произошли новые события.

В бухте на быстрой требаке под белым флагом появился курьер из Парижа, французский капитан Тахтерман. Он привез письмо от статского советника Убри. Французы спешили.

«Честь имею сообщить вам, — писал Убри, — согласно полномочиям, данным мне его величеством императором, нашим августейшим государем, я сегодня подписал окончательный мирный договор между Россией и Францией. Должно отдать Наполеону Боко-ди-Которо, Рагузу, Черногорию, Далмацию».

Сенявин нахмурился: «Час от часу не легче».

«Тем более, — продолжал Убри, — приглашаю ваше превосходительство поспешить с этими мерами, задержка с вашей стороны может нарушить спокойствие различных государств Европы».

Сенявин пристально посмотрел на курьера. Тот нетерпеливо ерзал в кресле. «Однако и мы не лыком шиты», — усмехнулся Сенявин.

— Позвольте ваши полномочия от статского советника Убри.

Капитан вмиг преобразился, спесь слетела с него, и он растерянно заморгал:

— Но я не имею таких бумаг…

— В таком случае, — Сенявин был невозмутим, — для меня недействительны ваши известия, равно как и это письмо. Честь имею. — Адмирал встал. — Вы, кажется, спешите в Анкону?

Французский офицер вышел, Сенявин вызвал Рожнова:

— Петр Михайлович, срочно пошлите шлюпку к Сытину и передайте, пускай немедля вступает под паруса и следует на видимости за требакой. Надо проследить, куда направится сей парижский курьер…

Вслед за французом появились австрийские эмиссары. Они пронюхали, что в Париже подписано соглашение, и торжествовали, но Сенявин остудил им пыл:

— Сие оказался заштатный гонец, без доверенности и полномочий русского посла. К тому же вместо Анконы, как он говаривал, коим-то образом направился в Рагузу к Миолету.