Адмирал Сенявин

«Положение ваше затруднительно, — написал в ответ Сенявин, — а мое не оставляет мне ни малейшего повода колебаться в выборе. С долгом моим и с силою, какую вы здесь видите, несообразно допустить вас уничтожать флаг, за что ответственность моя слишком велика, ибо сие касается чести и должного уважения к моему Отечеству».

Ответ Цаха явно задерживался, а поздно ночью из Которо пришли тревожные вести: французы заняли соседний Дубровник, сосредоточивают войска и скрытно готовятся наступать на Которо.

Сенявин задумался. Задержись он в Триесте, и все может обернуться бедой.

На рассвете доложили о прибытии австрийских офицеров, посланных Цахом.

— Проси, — кивнул адъютанту Сенявин. Он принял их стоя, давая понять, что разговор будет короткий.

— Генерал еще раз просит вас, господин адмирал, покинуть порт ради дружбы наших августейших монархов, — передали парламентеры.

— Мой выбор сделан, — твердо ответил Сенявин, — и вот последнее мое требование: если спустя час, — он посмотрел на часы, — не будут возвращены суда которцев, вами задержанные, то силою возьму не только свои, но и все ваши, сколько их есть в гавани и в море. Будьте уверены, спустя час я начну военные действия. Однако чтобы сего не произошло, прошу оскорбления чести российскому флагу не чинить, поднять его на всех которских судах и не препятствовать им ни в чем.

Внушение подействовало. Не прошло и часа, как на всех которских судах раздались возгласы «Виват!». Расправляемые ветром, над ними затрепетали российские флаги.

Дубровник, или, как его еще называли, Рагуза, лежал на пути французов из Северной Далмации в Которскую область. Издавна окрест его шелестели безбрежные дубравы. Из дуба выделывали отменные суда, на них хаживали из Венеции к Египту, в Константинополь, в Испанию. Морская торговля приносила славу гончарам и золотошвеям, стеклодувам и виноделам Дубровника. В старину тут оседали славяне, потом потеснились. Нынче обретались здесь и венецианцы-католики, и православные славяне, и мусульмане албанцы. Из века в век менялись покровители края. Византия, Венеция, Оттоманская Порта — в опекунах недостатка не было. Правили же в Дубровнике испокон именитые богатеи — откупщики, ростовщики, купцы. Они поклонялись деньгам, уважали силу.

По пути в Триест Сенявин зашел в Дубровник. Сенаторы, наслышанные о русском адмирале, встретили его почтительно. На море властвовал русский флаг. Они обещали, ежели появятся французы, просить защиты у русских моряков. Но это оказалось уверткой…

Новый командующий французами генерал Молитор получил четкие инструкции Наполеона — далматинский берег Адриатики очистить от русских и завладеть им. Молитор отрядил генерала Лористона [63] с тысячей солдат и направил к Дубровнику.

Не прошло и двух дней после ухода Сенявина, как под стенами Дубровника появились французы. Городской совет беспрекословно открыл ворота Лористону. Такое начало вдохновило генерала. К тому же он посулил сенату города разные выгоды и заручился поддержкой. Вместе с французами на Которо выступил отряд горожан.

До сих пор французы в этих краях маршировали бодро. Но они еще не встречались с русскими. Сенявин предусмотрительно выдвинул вперед егерей генерал-майора Вяземского и отряды Негоша. Южнее Дубровника, у крепости Цавтата, они впервые сошлись в бою с французами. Бок о бок с егерями сражались черногорцы и которцы. Схватка была короткой, но жестокой.

Французы безмятежно продвигались вдоль моря. У стен Цавтаты вдруг оцепенели. Вначале со стороны моря внезапно появились канонерки и начали хлестать огнем по их колоннам. Не успели они опомниться, как со всех сторон на них навалились егеря и стрелки. Французы дрогнули и покатились назад. Вдогонку им летела картечь линейного корабля «Уриил». Шквал огня преследовал их до предгорий Дубровника. Лишь здесь они пришли в себя и остановились. Лористон, получив еще пушек и солдат, укрепился на отвесных скалах.

Июньским утром 1806 года Сенявин, Вяземский и Негош стояли на вершине небольшого холма. Вдали, на горных кряжах, затаились французские батареи. Правее, где горы переходили в перевал, Лористон возвел мощный редут. Напротив высилась громадная гора Бергат.

Всматриваясь в позиции французов, Сенявин нет-нет да и вспоминал вчерашний визит парламентера генерала Лористона. Во время минувших боев черногорцы дрались отчаянно и в пылу сражения часто не брали в плен сдающихся французов. Так докладывал Вяземский. Лористон жаловался на «жестокость» русских солдат, предлагал ему удалить из войск черногорцев и которцев.

Сенявин тут же ответил Лористону: «Вы так ошибаетесь, г. генерал, что я почитаю совершенно излишним опровергать вас. Ваши офицеры и солдаты могут засвидетельствовать, с каким человеколюбием обходимся мы с ними; напротив того, у наших, которые иногда по несчастью делаются пленными вашими, отнимают платье, даже сапоги».

О черногорцах пояснил вразумительно: «Когда увидели они, что неприятель несет огонь и меч в их мирные хижины, их справедливое ожесточение ни моя власть, ни митрополит не в состоянии были удержать от обычая: не давать пощады, резать головы пленникам. По их воинским правилам оставляют жизнь тем, кои, не вступая в бой, отдаются в плен. Впрочем, рагузцы ваши поступают точно как и черногорцы». Напомнил он французскому генералу: «Не вижу конца несчастиям, которые нанесли вы области Рагузской, принуждая жителей сражаться против нас, подвергаете их двойному бедствию». И наконец посоветовал: «Оставьте крепость, освободите народ…»

— Лазутчики сказывают, у Лористона не менее двух тысяч войска, — первым нарушил молчание генерал Вяземский, — вдобавок тысячи три рагузинцев.

Негош покрутил усы:

— Против моих соколов им не устоять.

Адмирал задумчиво смотрел на горы. «Вначале надобно выбить французов из редута — туда пойдут егеря, — размышлял он, — а на штурм укрепленных склонов пустим черногорцев и которцев». Волею судьбы ему впервые выпало руководить сухопутным сражением.

— Сколько у вас егерей, Василь Васильевич? — спросил Сенявин и сам ответил: — Тысяча двести, да прибавьте морской сводный батальон, получится уже тысяча семьсот.

Вяземский согласно кивнул, а Сенявин продолжал:

— У Петра Петровича, — указал на Негоша, — тысячи две с половиной стрелков. Стало быть, всего у нас свыше четырех тысяч. Для атаки маловато, у неприятеля поболее в полтора раза. Однако мы устроим демарш с моря, отвлечем часть сил. — Он показал на самую высокую вершину: — Сия высота господствует над Дубровником, посему считать будем ее головной целью штурма. Вы, Василь Васильевич, соберите офицеров своих и черногорских на рекогносцировку и определите каждому направление штурма. Атаку начнем пополудни в два часа, дав войскам добрый обед.

Договорившись о связи и сигналах, Сенявин ушел на «Селафаил». Там ждали его распоряжений офицеры. Отряду Сорокина из шести судов адмирал предписал артиллерией атаковать крепость Дубровник и остров Марка.

— Будет возможность, Александр Андреевич, выбросьте на остров десант, но понапрасну не рискуйте, — Сенявин посмотрел на Быченского, — вам, Иван Тимофеевич, с «Уриилом» и двумя фрегатами штурмовать порт Кроче с выброской десанта. — Сенявин помолчал, обвел присутствующих взглядом. — В основном уповаю на силу духа служителей наших и милость Божию, — он усмехнулся, — однако на Бога надейся, а сам не плошай.

Закатное солнце уже коснулось горизонта. Пробили склянки. Сенявин собрался на ужин. Вошел Рожнов:

— Ваше превосходительство, шлюпка с берега направляется к «Селафаилу».

Спустя полчаса в кают-компании появился посланник Санковский. Вид у него был утомленный и встревоженный.

— Прошу к столу, — радушно пригласил Сенявин, — отужинайте корабельной каши. — Он не стал расспрашивать Санковского за столом, догадался, что произошло что-то необычное. Так оно и оказалось.

Когда они уединились вдвоем в каюте флагмана, Санковский вынул из портфеля пакет: