Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 2

– Я тоже так считаю, – вскинулся молчавший до сих пор Алансон.

Он был благодарен Шарлю за выплату из казны части его долга, поэтому считал себя обязанным блюсти не только государственные, но и чисто человеческие интересы дофина.

– Неизвестно, как принц воспримет это новое доказательство распутства своей матери.

– А если девочка от короля?

– Тогда это станет лишним доказательством того, что от детей, рождённых в законном браке, Изабо предпочитает избавляться.

– Это может их сплотить…

Но Алансон не унимался.

– Девушка с королевской кровью станет большим соблазном для тех, кто абсолютного господства англичан не желает, но и к нам, учитывая последние поражения, примыкать не спешит.

При этом, он выразительно посмотрел на Ришемона, поскольку частые метания герцогов Бретонских от одной враждующей стороны к другой, были здесь хорошо известны.

– Кстати, да! – поднял палец Бурбон. – Появление у дофина этакой сестры может сыграть на руку и Бэдфорду. Предложит прекращение военных действий в обмен, скажем, на династический брак между малолетним Генри и этой… Жанной. А наша королева такое соглашение подпишет, не задумываясь…

– Королева?! – повысила голос мадам Иоланда. – Если даже тайна рождения Жанны будет когда-нибудь разглашена, Изабо станет последней, кому об этом следует сообщить! Но я считаю, что ей ничего не нужно знать вообще… Да и нам с вами следует вернуться к основному вопросу. Девушка уже в пути. Примерно через неделю она будет здесь, и нужно, наконец, определиться, чем и как убедить Шарля принять её поскорее.

– А почему вы так уверены, что он её не примет? – спросил де Ре.

– Потому что этого не хочет Тремуй! – с явным отвращением ответила герцогиня. – Он спит и видит переговоры с Бургундией, и уже шепчет на всех углах, что Дева, либо не в себе, либо самозванка. А вы все знаете, какое влияние этот господин сейчас имеет.

Снова повисло молчание.

– А девушка? – тихо спросил Бурбон. – Она знает кем является?

– Нет.

Мадам Иоланда поднялась, собрала со стола все письменные свидетельства, а потом, выбравшись из-за стула, бросила их в камин.

– Она верит в свою миссию, верит, что избрана Богом, так что, известие о принадлежности к королевскому семейству, её, скорее, огорчит… В связи с этим, хочу просить всех вас быть очень осторожными в своих высказываниях, и действительно уверовать в Жанну, как это сделал герцог Лотарингский. Только вера вознесет её до чуда, а чудо принесет нам победу…

– А что с ней будет потом? – внезапно спросил Дю Шастель.

Мадам Иоланда удивлённо обернулась. Перед её глазами проплыло весёлое детское личико в обрамлении смешных косичек, и улыбка, украшенная дыркой от выпавшего зуба… Клод… Интересно, какой она стала? Всякое «потом» в сознании герцогини связывалось только с ней…

– На всё воля Божья, Танги. После коронации Жанна вольна будет сама определять свою судьбу. Дворянство она обязательно получит и, если пожелает, сможет остаться при дворе без какой-либо должности, или на должности самой почётной. Но не нам, и не сейчас решать это за неё…

Переворошив длинной кочергой оставшуюся от свитков золу и, отряхнув руки, герцогиня вернулась за стол.

– Итак…

– Даже не знаю, мадам, – пожал плечами Ла Ир. – Тут бы чудесное что-нибудь не помешало.

– Кое о чём уже позаботились. Но оно будет иметь силу только после личной встречи с Шарлем.

Ришемон потёр лоб рукой.

– Может просто, пойти к нему и сказать…

– Нет, нет, – покачал головой Алансон. – Только вчера, в разговоре, Шарль сказал, что верит Ла Тремую, как себе, потому что мало кто при дворе желает ему добра так бескорыстно.

Рыцари за столом громко фыркнули.

– Это, скорее, печально, господа, – слишком безразличным голосом заметила мадам Иоланда. – Шарль взрослеет, а его нетвёрдое положение, к великой нашей горести, заставляет приближать к трону людей, играющих на самых низменных его чувствах и потребностях, не жалея, при этом, ничего, и никого. И, если подсовывание собственной жены считается у нас бескорыстием, то королевство, действительно, нужно спасать.

Рыцари потупились. Мадам Иоланда явно сказала больше, чем собиралась. Но, почему-то, именно эта её слабость расположила их более всего. Возможно потому, что сквозь броню несгибаемой королевы Сицилии, могущественной герцогини, королевской тёщи и дальновидного стратега проступил, наконец, образ страдающей женщины, обманутой в своих надеждах и, фактически, преданной тем, ради кого она столько лет трудилась, не покладая рук.

– Давайте так, – мягко предложил Алансон. – Зная, как Шарль любит развлечения, предложим ему вполне невинную забаву… Розыгрыш. Пусть пригласит Деву в замок, сам смешается с толпой придворных, а на трон посадит кого-нибудь другого, но в своей одежде…

– Шутовство, – пробормотал Ришемон.

– Зато, на это он пойдет. И Ла Тремую рот можно заткнуть – дескать, проверка! Сумасшедшая, или самозванка упадёт на колени перед троном, а Божья посланница – только перед дофином, к которому её послали… По-моему, неплохая идея!

– По-моему, тоже, – сердито сказала мадам Иоланда. – Не Бог весть что, да и не так всё это должно было свершиться, но, когда при дворе верховодят хитрые шуты, только, ещё более хитрым шутовством и можно чего-либо добиться.

Она встала.

– Благодарю вас, господа. Я не ошиблась, выбрав именно вас для этого дела. И совет получила, и, отчасти, сняла со своей души тяжкий груз ответственности. Теперь я верю – всё обязательно получится…

Бургундия

– Ты плохо подаёшь, Санлиз, и на подачах теряешь очки. Надеюсь, это не поддавки?

Филипп Бургундский подхватил полотенце, поданное слугой, и вытер напотевший лоб.

– Давай-ка ещё партию. И без верноподданичества.

Совершенно замотанный Гектор де Санлиз тяжело дышал, поэтому в ответ смог только вяло улыбнуться.

После вчерашнего бала в честь… чего-то там, он провёл бурную ночь с одной из фрейлин, что в его возрасте было, пожалуй, уже тяжеловато. И утром пробирался по замку с одной мечтой – отоспаться. Но, на свою беду, налетел на герцога Филиппа, который не мыслил утра без хорошей партии в теннис с любым, кто подвернётся под руку. Пришлось Санлизу брать в руки ракетку и плестись в зал для игр, проклиная годы, фрейлину и вчерашнее бургундское.

– Давай, давай! – подзадорил герцог. – Хороший воин хорош во всем!

– Увы, ваша светлость, я вынужден просить о пощаде. Силы мои на исходе, и третья партия удовольствия вам не доставит.

– Глупости какие! – Филипп, не глядя, отбросил полотенце. – Я ещё в детстве считал, что выносливее Санлиза никого нет.

– С тех пор вы сильно повзрослели, герцог, чего не скажешь обо мне, – пробормотал граф себе под нос и потянулся за мячом.

Он совсем было уже собрался умереть на проклятом корте, но тут двери распахнулись, и вбежавший слуга почти повис на ограждающей зрителей сетке.

– Ваша светлость! Епископ Бовесский только что приехал и просит о немедленной аудиенции!.. Он в большом волнении, поэтому я позволил себе…

– А, чёрт!

Отброшенная ракетка полетела за полотенцем.

– Тебе повезло, Гектор, – сказал Филипп, выходя из зала и, на ходу снимая мокрую от пота рубашку. – Скажи спасибо епископу, иначе я бы поквитался с тобой за ночное распутство…

Санлиз шумно выдохнул, вознес хвалу Господу, а заодно, и Кошону, и поплёлся в свои покои отсыпаться…

* * *

Бледный до синевы епископ Бовесский мерил шагами покои герцога Филиппа и нервно теребил обеими руками письмо, из-за которого вчера так взволновался, что кинулся в дорогу, невзирая на всякие неотложные дела в своей епархии.

Всё только-только стало так хорошо налаживаться! Ла Тремуй, как ближайший советник короля, вполне готов был начать переговоры. И, ей Богу, дела с ним можно было иметь, потому что человек, сумевший отодвинуть от трона герцогиню Анжуйскую, внимания, несомненно, заслуживал. И внимания самого пристального.