Этот неспокойный Кривцов

дату и время.

Теперь поехало в Сенат дело о "помешательстве" губернатора. Александр I уже отошел в мир иной, залпы пушек на Сенатской площади возвестили новое время царствования, а Николай I оставался для Кривцова загадкой. Он срочно списался с Карамзиным, спрашивая его совета - как быть? Историк отвечал, что сейчас - после восстания - императору не до Кривцова, и советовал впредь быть в общении с людьми хладнокровнее.

Кривцов печалился не перед женой, а изливал свои обиды на пышной груди Горсткиной, которая не покидала его:

- До чего же завистливы и злы эти мелкие людишки, приспособленные едино лишь каверзничать тем, кто благороднее их всех.

Николаю I и впрямь было тогда не до Кривцова, а потому дело о нем он решил осенью 1826 года.

- Не будь я царем, я бы тоже дрался! Но Кривцов превысил все нормы приличия. Уберите его из Воронежа.

Кривцова перевели в Нижний Новгород, где он никого не успел образумить, ничего не построил, зато именно здесь, на берегах матушки-Волги, завершилась его карьера. По делам жениного имения он отъехал в тамбовские края, и, как пишет Гершензон, "проезд его туда и назад оказался для попутных станций настоящим погромом". На всем пути, меняя лошадей усталых на свежих, он безжалостно избивал и калечил палками ямщиков, станционных смотрителей, деревенских старост, и, наконец, нещадно избил арзамасского исправника. Столичные сенаторы еще не разобрались с воронежским делом, как им подсунули новое - нижегородское. Комитет министров вынес решение, что Кривцова "по обнаруженному им строптивому и запальчивому характеру. неприлично и вредно для пользы службы оставлять в звании начальника губернии". Об этом было доложено императору Николаю I.

- Я не понимаю, - сказал он, - отчего так долго возятся с этим неспокойным Кривцовым. Лучше всего его убрать из губерний совсем и причислить к департаменту герольдии. Наконец, - досказал царь, - мне совсем непонятна та щедрость, с какой мой покойный брат одаривал Кривцова деньгами. Пора без проволочки взыскать с него те самые сто тысяч рублей, что он получил и не думает возвращать.

Узнав об этом, Кривцов кинулся в Петербург, но в столице никто не желал с ним разговаривать: новые времена - новые люди, никакое красноречие не помогло. Тогда он напялил придворный мундир, прицепил сзади золотой ключ камергера и подъехал к Зимнему дворцу, где должен быть бал и "выход" императорской четы. Но обер-камергер, заметив Кривцова, тактично не дозволил ему присутствовать на вечернем балу.

- Но я же камергер двора его величества.

- Это я знаю. Но ваше имя из списка придворных чинов кем-то вычеркнуто, и я подозреваю самое худшее.

14 июня 1827 года Кривцов навестил Карамзина, где повидал и Пушкина; Кривцов сказал поэту, что теперь к его званиям надо прибавлять слово "экс" - экс-баловень судьбы, экс-губернатор и экс-богач, который не знает, у кого занять денег.

- Только не у меня, дружище! - отвечал Пушкин.

Итак, все кончено, и предстояло еще где-то занимать сто тысяч