Морская сила(Гангутское сражение)

Собственно, Апраксин и другие члены коллегии хорошо знали натуру Петра, не уважал он несправед­ливость. И оказались правы. Петр не проявил какого-либо недовольства и надеялся своим горбом заслу­жить этот чин.

Вкупе с капитан-командорами старший флагман определил линию баталии на случай атаки шведов.

Авангардом командовать Шелтингу, ему придать пять 52-пушечных кораблей и два фрегата. Кордеба-талия — средняя, центральная часть эскадры подчи­нена старшему флагману, контр-адмиралу Петру Ми­хайлову, замыкает весь строй арьергард капитан-ко­мандора Сиверса — пять кораблей и два фрегата.

На утреннем подъеме флага все капитаны эскадры уже знали свои места в линии баталии, на случай по­явления противника.

От Гельсингфорса до деревеньки Твермине напря­мую около 100 верст. По морскому исчислению, не­многим более 50 миль. Галерный флот крыльев не имел, плыл по воде, а сия акватория петляла в знаме­нитых финских шхерах.

Сотни малых и больших островков и просто торча­щих из воды каменистых скал. Берега их опять же изрезаны впадинами, заливчиками, фиордами. В свое время ледники оставили на их поверхности свои отметины-шрамы. Между этими островками проливы разной величины. Одни пошире, саженей сто, другие поменьше, в третьи с трудом протиснется рыбацкая лодка.

По этим-то морским закоулкам и двигалась грома­да галер и скампавей. Где-то шли на веслах, где-то по­могал попутный ветерок. На веслах размах у галер по ширине до 40 саженей. В шхерах не всюду протиснет­ся галера с такой шириной. Гребцы выбивались из сил, требовался отдых. За галерами тянулись тихоходные прамы — плоскодонные суда. На них везли провиант. Без пищи далеко не уйдешь, а кругом одни скалы. Провизию везли не только для собственного прокорма, но и для войск генерала Голицына.

На третий день после выхода из Гельсингфорса по­казалась финская деревенька с кирхой, Екемень.

На адмиральскую галеру поднялся посланец от Го­лицына, полковник Пестриков.

—    Так что, ваше сиятельство, — рапортовал он Апраксину, — доставил вам двух дезертиров.

—    Ведомость добрая, — обрадовался генерал-ад­мирал, — кто такие?

—    Оба матроса. Сказывают, служили на адми­ральском корабле. Один ганноверец, другой из Дат­ской земли.

«Стало быть, не сладко у Ватранга», — подумал Апраксин.

— Веди, который датчанин.

Датчанин назвался Ириком Вайнером, служил ру­левым на адмиральском корабле «Бремен». Он под­твердил все, что рассказывал прежде Юнас Фальк о составе эскадры Ватранга, но сообщил и новости.

Только что вернулся из похода к Ревелю второй флагман, вице-адмирал Лилье.

— Он сказывал, будто бы у русских в Ревеле вели­кая эскадра, — вспоминал датчанин, — а еще тот ви­це-адмирал передал, будто приезжал к нему царский молодец с каким-то письмом.

Апраксин встрепенулся. «Знать, Петр Лексеич на шведа наседает».

— Откуда прознал сие?

— На вахте стоял тогда, на юте, мерил ветер. А после мне дружок, вестовой матрос адмирала, пе­редал.

Второй дезертир, парусный матрос Мейнгарт Пе-тик, родом из Ганновера, рассказывал, что слышал, будто на Аландах эскадра адмирала Таубе томится в безделье.

—    Кто тебе поведал? — поинтересовался Апрак­син.

—    Шхербот34 приходил с письмом флагмана Тау­бе. Я с матросами перекинулся новостями. У них там с прокормлением лучше, чем у Ганге, и повеселее. Де­вок вдосталь.

Апраксин растянул губы в улыбке: «Кому — што».

— Как с парусами управлялся?

Матрос ответил без обиняков:

—    На марселе всю жизнь, от боцмана пинков неполучал.

—    Ну, ступай, поразмысли. Похочешь на русский фрегат, примем. Чарку каждый день поимеешь.

До Твермине рукой подать, остается две-три мили. Пора все разведать на месте.

Кого послать? Капитан Георгий способен, глазас­тый, земляк Змаевича, далматинец. У него отряд скампавей.

— Бери три скампавей. Ночи-то светлые, за пол­ночь проберешься к Твермине, а оттуда скрытно к Гангуту. Пересчитай корабли. Запомни позицию.

Два дня прошло в томительном ожидании. На га­лерах и скампавеях экипажи не сидели без дела, рабо­та кипела от зари до зари. Подходили берегом полки и батальоны дивизии Голицына, грузились на скам­павей. Мало кто из солдат бывал прежде на судах. По шатким сходням, держась за веревочные огражде­ния, с дрожью в коленях входили гренадеры на мор­ские посудины. Кое-кто тоскливо озирался на твер­дый берег, другие балагурили, не выдавая страха. Как-никак, кругом водица.

«В 26-й день, хотя сколько возможно трудились,однако ж не могли исправиться пересаживанием наскампавеи людей и для того умедлили до 27 числа и ожидали ведомости от капитана Георгия. Того же числа перед вечером капитан Георгий прибыл и ра­портовал, что он видел неприятельские корабли, стоящие близ Гангута».

— Все как есть, господин генерал-адмирал, — Ге­оргий протянул Апраксину помятый лист бумаги, — протянулись шведы цепочкой поперек проходу у Ган­гута.

Отпустив капитана, Апраксин расправил бумагу. Непросто шведа одолеть. А надобно. Сколь годков пробиваемся, а здесь застопорились. Без оного Ганге к Ботникусу не пробиться. Запросить бы подмогу от дацкого короля. У них добротные кораблики и матро­сы дюжие. А то враз бы ударить государю с моря па­русным флотом, нам же из шхер пойти на абордаж. А может, с берега пушками отогнать Ватранга пода-лее в море, тем временем шхерами пробраться вдоль берега?

Все эти мысли, одна за другой, возникали в созна­нии Апраксина, и все размышления, сводились к то­му, что далековато до контр-адмирала Петра Михай­лова, а без совета с ним не обойтись.

Не откладывая начал излагать свои соображения. Перво-наперво напомнил прежний довод — «пройти да Абова близь берегов ни по которому образу немоч-но, разве велишь итти самым морем мимо всей линии неприятельской; того, ежели тихой погоды не будет, учинить не чаем». И снова пытался уцепиться за «со­юзника», — «ежели возможно призвать датчан, хотя бы не за малые деньги, то б истинно флот неприятель­ский весьма пропасть мог», и последняя надежда на самих себя: «а ежели сего сделать неможно, то не из­волите ли с своим флотом приблизиться к нам… к то­му б времени все мы близь неприятеля во всякой го­товности встали за малую милю и через Божию помощь надеяться мочно неприятелю убыток учинить и флоту российскому получить славу…».

Не откладывая до утра, генерал-адмирал снарядил бригантину и отправил донесение «царскому величе­ству» в Ревель…

А там, определив на случай боя с неприятелем ли­нию баталии, Петр принялся за корабли-«приемы­ши». Из Кроншлота подвозили для них пушки и при­пасы, собирали в Петербурге по верфям знающих ма­тросов и крепких здоровьем молодых солдат.

Для обустройства «приемышей» Петр задейство­вал Наума Сенявина и молодого лейтенанта Конона Зотова.

Зотов не так давно привел в Ревель из Пярну куп­ленный Салтыковым 50-пушечный корабль «Перл», построенный в Англии. Его привел в Пярну англий­ский капитан еще глубокой осенью, но ледяной пан­цирь уже сковал Финский залив. Чтобы не держать англичан, Петр отправил Конона принять у них «Перл».

— Гляди, сей жемчуг обследуй добротно, тебе ве­домы аглицкие проделки, ты един у нас по-свойски общаешься с ними.

С Кононом Зотовым у царя давно сложились доб­ропорядочные отношения.

Его отца, своего первого наставника в детстве, дья­ка Никиту Зотова, царь сделал главным фискалом, возвел в графское достоинство, но не только это сбли­зило бывшего дьяка и царя.

С юных лет привилось Петру страстное влечение к Бахусу. В этом деле Никита Зотов четверть века со­ставлял ему компанию. Ныне во «всепьянейшем си­ноде» царь числился «протодиаконом», а Никита был «всепьянейшим патриархом».

Многое дозволяется по «пьяной лавочке», но в об­ращении с царем никто, кроме Никиты Зотова, не позволял себе лишнего. Безотчетно, душевно рас­полагался царь к Никите и перенес свои симпатии на его детей.

За казенный счет отправил учиться уму-разуму за границу трех сыновей Никиты — Василия, Ивана и Конона. Первыми отправились за рубеж старшие братья, преуспели в науках. Иван в совершенстве ов­ладел французским языком, изучил быт французов, ездил в Париж с посольством Андрея Матвеева. Бри­гадиру Василию царь доверял важное дело. Младше­го, Конона, 14-ти лет от роду, царь отправил в Англию обучаться морскому делу за казенный счет.