Битва железных канцлеров

", "Джигит", "Разбойник" и крейсер "Светлана" (в честь последнего, пролегла главная улица - Светланская). Так начинался славный град Владивосток, в гербе которого уссурийский тигр держит в когтистых лапах два золотых флотских якоря.

Трудами мастеровых и матросов созидалась большая политика на востоке страны, а Горчакову сразу прибавилось дел... Но иногда от дел становилось невмоготу, - расслабленной походкой министр отправлялся в Эрмитаж, где садился на диванчик перед полотнами старых мастеров, всматривался в благородную темноту древних красок. У него тут завелся даже приятель - дверной страж Эрмитажа из отставных гренадер, богатырь ростом, бывший одногодком министру, у которого, по странной случайности, были те же хвори, что мучали и его сиятельство... Горчаков жаловался драбанту:

- Опять не спал. Вот тут ломило. Всю-то ноченьку! - А вы скипидаром пробовали?

- Да не помогает. И в глазах - мухи зеленые.

- Жениться вам надобно, тады воскреснете.

- Да ведь я уже старенький.

- А вы на молоденькой...

В министерстве Горчаков просматривал газеты, не брезгуя прочитывать даже критику своих действий, - князь всегда учитывал силу общественного мнения, которым дорожил.

- Нет ничего гибельнее для страны, - утверждал он, - чем апатия народа к внешней политике своего отечества...

Горчаков был популярен не только за рубежом, но и внутри России (по тем временам такое положение - редкость). К нему уже потянулись депутации обиженных, не имевших никакого отношения к дипломатии, и министр иностранных дел, посреди пышного казенного великолепия, участливо принимал раскольников, землепашцев и купцов. Однажды он промурыжил в приемной английского посла: "Когда я говорю с народом, амбасадор королевы Виктории может и подождать..." Современник отмечал: "Впервые у русского министра нашлись нужные слова не только для салонов, но и для публики. Его блестящие речи, острые и меткие слова доходили до просвещенных дам и помещика в провинции, до скромного студента и блестящего гвардейца". Правда, князя иногда упрекали в излишней самоуверенности - обычный упрек для человека, который все уже зрело обдумал, и такой человек, конечно, не станет сдавать своих позиций перед первым же встречным... Между тем интеллигенция, почуяв в нем родственную душу, заваливала Горчакова письмами со множеством советов; князь говорил своим близким:

- Ученые и писатели пересылают мне в основном цитаты из философских учений. Надергают из Бойля, Гизо или Токвиля и доводят до моей милости с наказом, чтобы я, используя свое влияние, немедленно приложил их к русской действительности, вроде лечебного пластыря. Им интересно знать, что из этого получится. А вот мне совсем не интересно, ибо я заведомо знаю, что чужеродный пластырь к нашему телу не пристанет...

Его поступки уже тогда пытались анализировать: "Что ни говори о Горчакове, однако он единственный из окружения царя, который имеет либеральные поползновения. Правда, на практике он не всегда выдерживает, заявляя, что