Последние Горбатовы

Владимир побледнел.

— Да ты правду говоришь?

— Правду.

— Что же ты это сделал? Оставайся здесь, сиди, я вернусь скоро! — проговорил Владимир, спешно оделся, вышел из Кокушкиного кабинета и прежде всего отправился к себе — ему все еще не верилось, что денег в портфеле нет.

Когда он доставал портфель, у него блеснула надежда: портфель полон! Он отпер его своим «вторым» ключом и увидел вместо билетов старые газеты.

Он поспешил к дяде, в его библиотеку. Николай Владимирович, как всегда и ко всем, относился к племяннику ласково, но между ними существовали чисто внешние и очень далекие отношения. Живя в одном доме, они почти никогда не встречались. Конечно, много раз Владимиру хотелось поближе разглядеть дядю, разобрать, что это за человек, действительно ли он помешан, как почти все думают. Он к нему еще с детства чувствовал симпатию. Ему неизвестны были все подробности семейной драмы, но он почти ясно представлял ее себе.

В первое время по переезде своем из Москвы на житье в Петербург он сделал все, от него зависящее, для сближения с дядей, но от того веяло таким холодом, он казался таким безучастным, видимо, так тяготился, хотя и скрывая это, присутствием Владимира в библиотеке, любопытство юноши так его отрывало от работы, которой он тогда предавался с особенной страстностью, что Владимир наконец обиделся. Его юное самолюбие страдало.

«Если он меня не хочет, так и мне его не надо!» — решил он, и затем о сближении между ними уже не было речи. Но теперь, со вчерашнего дня, то есть с исчезновения Кокушки, Николай Владимирович, совсем как бы не существующий в доме, вдруг объявился, вдруг принял участие в семейном деле. И все это сделалось само собою. Он оказался центром, действительно старшим в доме. Его всегда запертая для всех библиотека была накануне местом совещаний всех членов семьи.

И вот теперь известие о возвращении Кокушки собрало в библиотеку Марью Александровну, Гришу, Софи и Машу.

Владимир рассказал, в чем дело. Все были в настоящем ужасе. Только Николай Владимирович спокойно сидел в своем огромном кресле, закутанный в черный бархатный халат.

Софи, с искаженным от злобы лицом, толковала о позоре семьи и о том, что, во всяком случае, этого злодея Янычева и его негодную дочь следует скорее сослать в Сибирь. И как это ни ужасно, а нужно ехать сейчас же к Трепову, чтобы их немедленно арестовали, пока они здесь.

Гриша, хотя и довольно спокойный, был согласен с двоюродной сестрой.

— Да, конечно, их следовало бы арестовать! — заметил он. — Только ведь это такие люди, ведь они, конечно, отопрутся и скажут, что у них никаких денег нет. Это, знаете, гораздо сложнее, чем, может быть, кажется с первого раза.

Николай Владимирович, молчавший до сей минуты, взглянул на сына и сказал:

— Гриша, приведи его, пожалуйста!

Скоро явился Кокушка. Его бешенство теперь совсем утихло. Он присмирел, имел жалкий и грустный вид. Вошел, опустив глаза; но когда он их поднял, то прямо встретился со взглядом Софи. Неизвестно, что прочел он в лице сестры, только его всего вдруг будто перевернуло.

— Вше… вше иж-жа тебя, принцешша! — закричал он, срываясь с места и подбегая к ней.

Гриша удержал его за руку.

— Это сил нет никаких вынести! — объявила Софи и поспешно вышла из библиотеки.

— Пойди сюда, Коля! — сказал Николай Владимирович. — Посмотри на меня.

Кокушка взглянул и сразу же остыл, спокойно подошел к дяде и сел рядом с ним.

— Теперь расскажи нам, только без криков, все, как было, это необходимо для тебя же.

Кокушка заговорил совсем иначе, чем говорил с Владимиром. Время от времени Николай Владимирович задавал ему вопросы, и он отвечал на них очень спокойно и даже толково, что с ним очень редко случалось. Всего один раз хотел было он распространиться «о шу-шултане», но и тут сейчас же и позабыл о нем.

Николай Владимирович слушал внимательно и, почти глаз не спуская, глядел на Кокушку. Этот допрос затянулся, и Владимир даже с досадою стал замечать, что дядя, вместо того чтобы толковать о том, что теперь надо делать и скорее, не откладывая, решить этот вопрос, просто-напросто как бы забавляется совсем ни к чему не идущими, ненужными подробностями.

Он заметил также, что дядю интересует не князь, а именно Кокушкина «жена», что он как бы хочет изучить ее со слов Кокушки, заставляет его передавать о ней мельчайшие подробности. Этого мало — он, оставив Кокушку, обратился к Владимиру.

— Ты ее знаешь? — спросил он.

— Да, знаю, я редко с нею встречался, но все же встречался и здесь, и в Москве.

— И ты, Гриша?

— И я ее знаю, и никогда бы не подумал, что она способна на такие вещи… Прехорошенькая! — отозвался Гриша.

— Как же! — выходя из своего спокойствия, крикнул Кокушка. — А ушы? А жаячья губа? А глажа как плошки?! Урод… урод!

Николай Владимирович успокоил его взглядом, а затем снова обратился к сыну и племяннику.

— Опишите мне, пожалуйста, подробно ее наружность и впечатление, которое она на вас производила, — сказал он. — Володя, начни ты!

Владимир не удержался.

— Мне кажется, дядя, что это совсем излишнее! — с досадой заметил он.

Николай Владимирович улыбнулся своей тихой улыбкой.

— Уверяю тебя, что это совсем не лишнее, и ты сам скоро увидишь, что я прав, а теперь поверь мне на слово.

Марья Александровна молчала. Она видела, что «чернокнижник» что-то задумал, и знала, что из задуманного им выйдет нечто серьезное.

— Поверь мне на слово, — повторил Николай Владимирович.

Владимир пожал плечами, но исполнил желание дяди. При этом его досада и раздражение внезапно прошли: он описывал «Ле-Леночку» не только с обстоятельностью, но как бы с увлечением.

То же самое сделал вслед за ним и Гриша.

Когда он замолчал, Николай Владимирович обратился к Кокушке.

— Успокойся, мой друг, — сказал он, — пойди теперь к себе, переоденься, приведи себя в порядок.

Он взял его за руку.

— Мы тебя в обиду не дадим; и деньги свои, и бумаги ты получишь. А вперед, надеюсь, таких глупостей не станешь делать?

— Не-нет! — объявил Кокушка. — Теперь меня никакой княжной не надуешь… дудки!

Он уже подошел было к двери библиотеки, но затем вернулся.

— Та-так, жначит, я могу ехать кататьша шегодня?

Николай Владимирович печально усмехнулся.

— Советовал бы сегодня и завтра еще подождать… Посиди дома, займись чем-нибудь, а послезавтра и кататься можешь.

— Хо-хорошо! — покорно ответил Кокушка и вышел. Досада снова вернулась к Владимиру.

— Однако что же нам делать? — сказал он. — Ведь Гриша, пожалуй, прав, да и конечно прав — эти люди просто-напросто украли Кокушкины полмиллиона и ото всего отопрутся.

— Эти люди! — выговорил Николай Владимирович. — Отца и дочь нельзя смешивать: мне кажется, что она совсем тут не так преступна, как можно подумать сразу.

Он опустил голову на руки и говорил медленно, слово за словом.

— Конечно, можно начать дело, — говорил он, — и арестовать их, и что угодно… Но прежде всего это сделает нашу семью сказкой города… И так будут говорить; но все же можно избегнуть излишнего шума, неприятностей, хлопот…

— Разве вы нашли такой способ? — с недоверием в голосе заметил Владимир.

— Мне кажется, нашел… Я беру на себя это дело. Я сейчас же сам поеду к Янычевым, а, вернувшись, скажу вам — удалось мне или нет. Согласен ты мне это поручить, Володя?

Владимир был не согласен. Он был совершенно уверен, что этот странный, полупомешанный и таинственный дядя только все испортит. Но нельзя же было ему это высказать, нельзя было его обидеть.

— Делайте как угодно! — сказал он.

Николай Владимирович поднялся со своего кресла, подошел к племяннику, положил ему руку на плечо и шепнул:

— Странный, полупомешанный человек именно такое дело и может легко устроить!

Владимир невольно вздрогнул.

— Что вы сказали, дядя, я не понимаю? — запинаясь, растерянно прошептал он.