Подари себе рай

— Ванюха, дружище, — зашептал он, обняв меня за шею. — Сегодня у меня такой удачный день! Ты знаешь, я готов забраться на Козий остров и перекричать обе половины этого чудесного, бесподобного водопада. И знаешь, что я буду кричать? Я буду кричать, подражая нашему великому Пушкину:

— Ай да Серега! Ай да сукин сын!

Октябрь

Мне сегодня приснился снег. Много-много снега. Будто я шел по улице Горького, и вдоль тротуаров лежали сугробы белого пушистого снега. Я взял его в обе ладони и стал нюхать. Ты знаешь, чем пахнет наш снег? Хлебом, и полевыми цветами, и молодыми листочками березы, и весенней пашней, и парным молоком. Родиной наш снег пахнет, Машуня! Сегодня я вдруг ощутил такую острую ностальгию, такую тоску по дому, что вдруг почувствовал слабость, тело покрылось испариной, и если бы не сел в кресло, то, наверное, упал бы. Было это утром. Отдышавшись, подошел к окну и не увидел скопища серых громадин, а увидел Киев златоглавый, легкий, воздушный, словно парящий над землею. Не увидел черную полосу Гудзона, нет — передо мной катил свои серебряные воды Днепр-батюшка. И здешний завтрак показался мне пресным, и улицы-колодцы — чужими, и люди в них — враждебными. И даже мой красавец-«бьюик», мой несравненный «Обворожительный», не развеял моего уныния. Конечно, работа — лучшее лекарство от любой хандры. Но, очутившись вечером дома, я вновь испытал приступ меланхолии. Где-то далеко-далеко, в обожаемой мною Москве находятся два моих самых любимых на свете существа. А я? В прямом и переносном смысле — на другом свете. И пусть он зовется Новым, мне от этого ни капельки не легче. В какое-то мгновение я вдруг понял всю боль, и горечь, и тупиковую безысходность русской эмиграции. Воистину самым великим наказанием для истинно русского человека является его вольный или невольный отрыв от родной земли. И никакие златые горы не излечат от этого недуга, его не залить вином, не сжечь даже в пламени любовных страстей. Он сильнее человека, если это, конечно, Человек. Ибо есть и другие, для которых Родина там, где достаток и пуховая перина, а совесть и дедовские могилы не в счет… Был здесь ужас национальной трагедии — великая депрессия, как называют кризис американцы. Стараниями Рузвельта и его «мозгового треста» в дома средних американцев вновь хлынул мед благополучия. А по мне — дома и солома едома… И тут я подумал: зачем я здесь? Но потом вспомнил беседы с Надеждой Константиновной. В Америке много дурного, скверного, неприемлемого для нас. Но много и разумного, доброго, интересного. И в моей области — образовании. В школах — и средней, и высшей — обучение белых и негров раздельное. Я был в таких школах — и муниципальных, и частных, — где практикуется физическое наказание детей. Помнишь «Очерки бурсы» Помяловского? Очень похоже. Но вот слова, под которыми я готов подписаться сам: «Центр всего процесса обучения — ребенок, его инициатива, а не палочный порядок и муштра». Педагог, сказавший их еще в прошлом веке, — Фрэнсис Паркер. Этим же педагогом введена практика — впервые в Америке, — когда в классе не стало жесткой дисциплины, а была инициирована обстановка полной свободы и неформальности. Несомненно, общая парадигма всей системы просвещения США прогрессивна. Я уверен — с проклятием сегрегации рано или поздно (лучше, конечно, раньше) здесь будет покончено. Против нее борются и белые, и черные просветители. Я ознакомился с трудами и Марты Берри, и Пруденс Крэндалл, и Букера Вашингтона, и Мэри Кэри. Букер Вашингтон был советником по расовым вопросам двух президентов — Теодора Рузвельта и Вильяма Тафта. Месяц назад Сергей помог мне — через Элис — встретиться с удивительной женщиной, черной просветительницей Мэри Бетун. Умная энциклопедистка. Она работает специальным советником президента Рузвельта по делам нацменьшинств: признанный авторитет в области образования. Год или два назад получила медаль Спингарн (присуждается выдающимся неграм).

Просвещенческая мысль, теория развивается активно, изобретательно, всесторонне, преимущественно в университетах и колледжах. Субсидируют эти работы различные фонды, корпорации, фирмы. Блестяще поставлена статистика, и умышленное завышение или занижение данных уголовно наказуемо. Ты спрашивала, кто регулирует издание учебников. Это, как говорят американцы, тысячедолларовый вопрос. Отвечаю — в какой-то степени государство, через различные органы образования. Но лишь в какой-то. Университеты и колледжи, как правило, издают для своих студентов учебники сами. Школы пользуются учебниками, которые выпускают специализированные издательства. Американского Учпедгиза не существует. Во многих школах, где я бывал на занятиях, в одном классе учащиеся пользуются разными учебниками. Планку знаний устанавливает преподаватель. Отсюда разрыв в уровне подготовки выпускников школ в разных штатах бывает разительным. То же, но в меньшей степени, относится к выпускникам вузов. Уровень знаний выпускников — престиж университета, и ему соответствует стоимость обучения.

Хочешь забавно-полезную информацию? Бывший 28-й президент США Вудро Вильсон считается видным деятелем народного просвещения США. Он был с 1902 по 1910 год президентом Принстонского университета. Свое вступление в эту должность он ознаменовал весьма громким обещанием. «Я превращу Принстон, — заявил он, — из места, в котором юноши выполняют задания, в место, где мыслят мужчины». Самоуверенно и смело, правда? Так вот, его убеждение, что университет — это чистая обитель (кстати, до него в Принстоне президентствовали лишь отцы церкви), так и осталось только его убеждением, студентами оно почему-то не разделялось. Они предпочитали уделять львиную долю своего времени вечеринкам, танцулькам и спортивным играм.

Вильсон осуществил некоторые изменения в учебном процессе: на младших курсах преподаватели стали вести со студентами вместо групповых индивидуальные занятия. Таким путем он хотел создать атмосферу товарищества. Однако внимание общественности привлекла совсем другая инициатива Вильсона. Он задумал реформировать клубы братств, которые имелись во всех колледжах университета: членство в этих клубах было ограничено и элитарно. Вильсон считал, что они не демократичны и отвлекают студентов от интеллектуальной жизни, поскольку студенты там питались утром, днем и вечером, отмечали всякие памятные события, собирались после спортивных состязаний, вообще проводили слишком много времени. Он предложил для каждого колледжа построить четырехугольное здание, которое пройдет вокруг центрального плаца. В таком здании будут размещаться общежития, столовая, аудитории и преподавательская. «Четырехугольный план», по мнению Вильсона, будет способствовать активизации интеллектуальной жизни университета. Вначале план понравился многим студентам. Но против него восстали преподаватели. С ликвидацией клубов они лишались удовольствия посещать совместные со студентами вечера и «обмывать» там футбольные баталии и прочие знаменательные события. Очевидцы говорят, что борьба разыгралась нешуточная. И совет опекунов предложил Вильсону снять свой «Четырехугольный план» с обсуждения. Кстати, спустя двадцать лет Гарвардский и Йельский университеты подобный план у себя осуществили. Вильсон оказался просветителем, шедшим впереди своего времени. Вторичное фиаско ожидало Вильсона, когда он предложил объединить школу выпускников с предвыпускным колледжем, надеясь таким образом сделать школу выпускников более управляемой и превратить ее в интеллектуальный центр всего университета. Против этой идеи выступил декан школы выпускников Андрю Вест. Может быть, Вильсон и добился бы своего. Но дело решил чисто американский «аргумент». Умер один из студентов школы выпускников и завещал три миллиона долларов своей «альма матер», если все останется по-прежнему. Газеты преподносили все баталии Вильсона как борьбу за демократию, за простого человека против богатых и могущественных.

Явное искажение действительных целей Вильсона. Однако все это способствовало его популярности, и вскоре после ухода из Принстона он стал губернатором штата Нью-Джерси, а потом и президентом Соединенных Штатов.