Лодки уходят в шторм

Тревожная команда "В ружье!" сдула с постелей красноармейцев, и они, даже не успев одеться, бросились в бой, Дрались за каждый дворик, каждый переулочек, каждую улицу. Дрались упорно, отчаянно. Кончались патроны — бросались в рукопашную, кололи штыками, били прикладами. Дрались даже тогда, когда озверелые бандиты обходили горстку бойцов, окружали их и орущей оравой набрасывались, чтобы изрубить смельчаков на куски.

Никакой четко очерченной линии обороны не было, и ото затрудняло руководство боем, а бандиты, пользуясь внезапностью нападения и ночной темнотой, растекались по улицам, теснили красноармейцев, а те с боем отступали к Маячной площади.

Сергей вскочил, прислушался. С трудом попадая ногой в штанину, быстро оделся и бросился на улицу, добежал до маяка. На площадь с прилегающих улиц, отстреливаясь, сбегались красноармейцы.

Сергей схватил за руку одного из них, спросил, что происходит.

— Не видишь, басурмане прут, мать их растак! — зло выругался тот и побежал за маячную ограду, где собирались красноармейцы, чтобы занять круговую оборону.

И тут Сергей увидел Наумова, который на углу из-за укрытия стрелял из маузера, прикрывая отход красноармейцев. Сергей кинулся к нему.

— Ты здесь? — удивился Наумов. — Боюсь, не удержим Ленкорани. Так что скажи там, пусть сами, как могут…

Сергей застыл на, месте.

— Ну, чего стоишь? — обозлился Наумов. — Беги, пока не поздно!

И Сергей сорвался с места. Когда он подбежал к дому, в город со стороны Форштадта уже ворвались головорезы Шахверана. Коня во дворе не было. Видимо, кто-то из бандитов успел увести его. "Зачем я оставил его! — досадовал Сергей. — Как же теперь добраться до Привольного?" Сергей выбрался огородами в поле и пустился бежать во весь дух. Бежал, падая от изнеможения, переводил дух и снова бежал…

Порвавшись в коридор "штабного" дома, Сергей, тяжело дыша, рухнул и объятия Ломакина.

— Что такое, Серега? Что случилось, говори!

Сергей не мог ответить. Ломакин ввел его в комнату, где постоянно находились члены комитета. Сергей потянулся к графину. Пономарев налил ему стакан. Сергей осушил его большими глотками. Перевел дыхание и выдавил из себя:

— Банды… Они в Ленкорани… Все горит…

— Час от часу не легче! — хмуро произнес Ломакин. — Ну ладно, ступай отдохни.

В дверях Сергей обернулся, спросил:

— А Нина… уже вернулась?

— Нет еще… пока нет ее.

Сергей молча обвел взглядом хмурые лица и вышел.

— Выходит, мы одни остались? — словно еще не веря в случившееся, спросил Пономарев.

— Давайте решать, что делать будем, — предложил Матвеев.

— Да что ж тут решать? Надо идти в Ленкорань! — твердо заявил Ломакин.

— В Ленкорань? А Пришиб? — спросил Горбунов.

— Ну, Пришиб так Пришиб! — раздраженно ответил Ломакин. — Чего мы топчемся на месте? Надо подымать отряды, брать Пришиб и спешить на помощь Ленкорани.

— Легко сказка сказывается, — усмехнулся Матвеев.

— Одни мы не осилим, — поддержал его Пономарев.

— Почему одни? Григорьевцы с нами… — возразил Ломакин.

— От них пользы что от козла молока, — махнул рукой Пономарев. — И моряки почему-то молчат…

Пономарев ошибался. Пытаясь поддержать наступление отрядов Привольного и Григорьевки, вооруженный пароход "Милютин" приблизился к берегу, обстрелял из носового орудия села Николаевну и Кызыл-Агач. Десантный отряд моряков с "Милютина" погрузился в киржим, чтобы высадиться на берегу в районе села Текли, Из Николаевки открыли пальбу по киржиму, потопили его. "Милютин" получил пробоину в надводной части и вернулся на остров Сару…

— Что теперь гадать, — ответил Пономареву Ломакин. — Может, "Милютин" пошел Ленкорань защищать. Давайте решать, что нам делать…

…Еще до того как Сергей добрался до Привольного, в Пришибе, потрясая бланком депеши из Ленкорани, Хошев ворвался в кабинет начальника штаба штабс-капитана Могилевского.

— На, читай! Я же предупреждал, что этим кончится! Ведь говорил вам, говорил! Если они захватят Ленкорань, Конец нашим планам.

— Помилуй, Хошев, а мы-то при чем? Мы, кажется, согласились с твоим предложением, послали привольненцам приглашение на переговоры. А они? Открыли огонь!.. Вообще я склонен думать, что история с ультиматумом — просто коварная уловка комиссаров. Думали, возьмут нас на испуг, мы-де после ленкоранского поражения не очухались и сразу лапки кверху! А сами просто выиграли время, как матрос в Ленкорани… — Хошева передернуло, он зло посмотрел на Могилевского. — Ты прости меня, но разве ты не видишь, что они тянули время, чтобы поднять другие села? Проболталась же девка, что мы окружены. Да и вообще, какая она парламентерша? Скорее всего, разведчица: пришла, разнюхала и ушла…

— Никуда она не ушла, — сказал, входя, начальник контрразведки Пирумов. Следом за ним вошел лейтенант Иванов. Пирумов положил на стол смятый пакет. — Утром из арыка извлекли труп девчонки. Пакет нашли у нее за пазухой.

— Кто убил? — гневно спросил Хошев.

— Неизвестно.

— Надругались? — полюбопытствовал Иванов.

— Нет вроде. Голова разбита тупым предметом.

— Так, выходит, привольненцы не получили нашего письма. — Хошев обратился к Могилевскому, как бы отвечая ему.

— Выходит, так, — согласился Могилевский.

— Значит, надо идти на переговоры.

Могилевский хотел возразить, но Хошев остановил его:

— Тем более сейчас, когда судьба ленкоранских коммунистов висит на волоске.

И Могилевский с Ивановым отправились в Привольное. На подступах к селу их встретили партизаны и препроводили во двор "штабного" дома.

— Братва, офицеры пришли, переговоры предлагают! — крикнул кто-то со двора.

— Какие еще переговоры? Гнать их в шею! — выпалил Ломакин.

— Зачем гнать? Выслушаем, что они предлагают, — возразил Матвеев.

Офицеров ввели в "штабной" дом.

— Садитесь, — предложил Матвеев.

Офицеры сели, внимательно оглядев всех присутствующих, а Иванов задержал взгляд на Горбунове, наверное, узнал его.

— Господа, мы уполномочены… — начал Могилевский, но Ломакин перебил его:

— Где наша парламентерша?

— Она… — Могилевский замялся, — убита, — И поспешно добавил: — Даю вам слово офицера, мы к этому не причастны.

— Разведке даны строгие указания найти убийцу, — доложил Иванов. — Как только найдет, мы передадим его вам.

— С чем пожаловали? — после тягостного молчания спросил Матвеев.

— Нам поручено повторить предложение, сделанное вчера… с парламентершей. Командование уполномочило нас на переговоры о мире. Перед лицом общего врага мы должны сплотиться…

— Постой-ка, — перебил Ломакин, — кто же, однако, общий враг? С мусаватистами вы сплачивались против нас, а с нами — против них. Это как понимать надо?

Могилевский пристально посмотрел на него, но не ответил.

— Судьба Ленкорани решена. Мусаватисты с часу на час займут ее, если уже не заняли. На этом они не успокоятся. Как и в прошлом году, они с огнем и мечом пойдут на Мугань, не делая разницы между вами и нами. Какой же смысл в нашей братоубийственной войне? — миролюбиво сказал Иванов.

"Ишь, как заговорил! — ухмыльнулся Горбунов. — Небось забыл, как запер меня и родного брата в баньке для расправы".

— Складно говорите, — усмехнулся Пономарев. — Вас послушать, так мы с вами вроде родные братья получаемся.

— Наши религиозные расхождения не должны служить причиной вражды.

— А классово-политические?

— Господа, мы предложили вам переговоры о мире, а не дискуссию на политические темы, — сухо ответил Могилевский. — Угодно ли будет ответить, принимаете вы наше предложение или нет?

Матвеев оглядел членов комитета.

— Посоветоваться надо, — сказал Пономарев.

Офицеров увели.

— Мое слово — в переговоры с контрой не вступать! — категорически заявил Ломакин. — Кто предлагает переговоры? Хотев! Ему верить можно? Забыли, как он хотел провести комиссара Тимофея Отраднева? Письмо тогда прислал: "Мы — единокровные братья". Ишь, какие братья выискались! Теперь нас провести хочет. На-кось, выкуси! Даю голову на отсечение, хошевцы усыпляют нашу бдительность, чтобы поспеть на помощь мусаватистам.