Разомкнутый круг

Стоявший за спиной официант чего-то налил ему из большой темной бутылки, завернутой в салфетку, и, не разбирая вкуса, он выпил пахучую жидкость, краем уха услышав об успехе какого-то Василия Федоровича… Затем мужчины снова направились в библиотеку, так как кабинет был занят, – выкурить по трубке, а дамы остались за столом поболтать и выпить кофею.

Максим приятно устроился на диване, на другой диван сел молчаливый генерал, а остальные четверо разместились в креслах за небольшим столиком, решив потешиться в бостон. Карты раздавал Голицын, напротив него сидел сановник с орденской лентой. Двое полковников составили еще одну пару. По причине солидного возлияния игра шла вяло, противники без конца отвлекались разговорами.

Максиму даже показалось, что мужчины являются большими любителями поболтать, нежели дамы; но в виду того, что темы, ими обсуждаемые, носят, на их взгляд, важный государственный характер, в отличие от женских разговоров о модах, украшениях и сватовстве, то сплетниками сильная половина человечества себя никак не считала.

– Гм-м, кхе-х! – первым опять начал вельможа. – Какой все-таки несносный болтун этот гусарик, с молоду он такой, поэтому никогда и не станет генералом!

Присутствующие полковники радостно хохотнули и согласно покивали головами. Князь Петр промолчал, быстро глянув на Максима. Вельможа поймал его взгляд.

– Вот именно, такие командиры своими разговорами и развращают молодежь, – указал на Рубанова.

Максим скромно потупился.

– Никакого уважения к заслугам и чинам… О Михаиле Илларионовиче так сказать… Ужас! – Пухлая рука его, унизанная перстнями, небрежно держала карты.

– Великий военачальник нашелся! – хохотнул Арсеньев.

– Да, господа! – почему-то перешел на шепот вельможа. – Рыба гниет с головы…

– Что вы этим хотите сказать, ваше высокопревосходительство? – удивленно нахмурился и задрожал толстыми щеками Василий Михайлович.

– Как что, милостивый государь?! – вскинулся сановник. – Первый либерал в государстве – это сам император… Начитался в юности Руссо и Вольтера – вот и думает совершить переворот…

Полковники внимательно подняли брови и насупились…

– Эти писаки-французишки что хотят могут сочинять, они ни за что не отвечают, а тут на плечах огромное государство… А этот поповский отпрыск – Сперанский! – презрительно и злобно бросил карты на стол вельможа. – Этот государственный преступник, что ведь надумал?.. – понесло статского генерала. – Придворные чины отменить, а главное, ввести экзамены на чины коллежских асессоров и статских советников… Изменить существующий порядок норовит… – чуть ли уже не кричал он, – и судебное, и финансовое, и административное управление сломать… Да это же государственный переворот, господа! Уже о конституции заговорил… попович! Семинарист! А самое удивительное, судари мои, ему аристократы помогают государя закружить и оболванить… Все эти Кочубеи, Строгановы, Новосильцевы и полячишка Чарторижский… Друзья юности…

Нет! Не должен русский царь быть либералом! Не должен… И в этом мы ему поможем.

– В чем – этом? – тоже бросил карты на стол Голицын. – И кто это мы?!

Взгляды переменить!!! – ответил сановник. – И граф Аракчеев с нами… Вот кто сумеет подхватить из слабых рук Россию и сжать ее в кулаке! – блаженно сощурился вельможа. – А вольности долженствует предоставлять лишь дворянству – становому хребту государства! И это государь должен знать наверняка. Его императорское величество сам того не понимает, какие силы в будущем может разбудить его либерализм… Чует мое сердце, разрушат Россию фарисеи и масоны, непременно разрушат!

Проводив всех, кроме гусарского полковника, княгиня сидела в своем будуаре на мягком пуфике, гляделась в зеркало и беседовала с Рубановым. Князь Петр, пожелав им покойной ночи, отправился спать, попросив супругу долго не задерживаться. Голицына внимательно, с огромным интересом и любопытством слушала рассказ корнета о поездке в поместье, о матери и Даниле, о его побеге и поимке, о друзьях и наглых кавалергардах… Смеялась над их пари и думала, как бы между делом разузнать, чего так испугался Рубанов во время разговора с гусаром. «Разумеется, каким-то боком это связано с Мари?!» – рассуждала она, при этом весело смеясь над кавалергардами, выбегающими из кладбищенского склепа.

– О такой занимательной шутке следует непременно рассказать в обществе… Отчего ты мне тотчас всего не поведал? – надула губки княгиня.

После ухода гостей она переоделась в узкий шелковый халат и теперь ежеминутно запахивала его на груди и одергивала на ногах.

В свете четырехсвечного шандала Рубанов успевал заметить то небольшую грудь, то холеную белую ногу. Однако посягать на эту женщину он не смел даже в мыслях.

– Господин корнет, – прикрыла полой халата свои ноги княгиня, но выставила напоказ грудь и не спешила прятать ее, ведь сосков пока же невидно… – чем этот пьяница, жуир и хвастун так расстроил вас? – откинув дипломатию, не подходящую к этому мальчишке, напрямую спросила и замерла, не мигая глядя в отражение своих глаз и в то же время внимательно наблюдая за лицом Рубанова.

Максим на минуту растерялся, быстро прокручивая в голове, как бы половчее соврать этой любопытной женщине. Княгиня с внутренней усмешкой наблюдала за игрой чувств на его простодушном пока лице и с завистью думала: «Эх, молодость, молодость! Счастливая пора свежих страстей, неопытных поцелуев и несмелых объятий, как все это быстро и безвозвратно проходит!»

Максим, слыша как княгиня вздыхает и относя это на свой счет, выпалил:

– Да опять тайные взаимоотношения маменьки и соседа генерала. – Щеки его пошли пятнами от смущения.

– Вы еще слишком юны, мон шер, и не знаете того, что в обществе все адюльтеры забываются на следующий же день, так как на смену одним идет масса других, а наши женские головки не настолько умны, чтобы все это помнить и держать в памяти, к тому же и самим приходится кое-что скрывать, так что не волнуйся и не переживай, все давно забыто, а может даже, и не всплывало нигде… – Запахнула все-таки халат на груди, заметив, что он практически ничего не прикрывает, при этом ноги ее далеко открылись, да к тому же она грациозно закинула одну на другую, на секунду представ перед юношей совершенно обнаженной до самого пуфика, на котором сидела; но переживающий о своем Максим даже не обратил на нее внимания, чем очень огорчил княгиню.

– Выбросьте все из головы, – поднялась она, запахнув халат, и направилась в спальную комнату, по пути, однако, будто только что вспомнив, язвительно произнесла, чуть растягивая слова:

– Ой, умираю… как эта пунцовогубая полковничиха глядела на тебя-а…

Чины канцелярии лейб-гвардии Конного полка, как всегда, прилежно скрипели перьями.

«Чего они вечно пишут?» – подумал Максим и тут же увидел улыбающегося Нарышкина.

– Серж! –вскричал радостно и, раскинув руки, двинулся навстречу другу, обратив внимание на любопытные глазки писарей: «Все ж отвлеклись, чернильные души…»

– Вайцман к полковнику за назначением направил?.. А Михайлы Андреевича сегодня не будет, я за него! – когда закончились обьятия, произнес Нарышкин. – Ты неплохо смотришься в корнетских погонах, – похвалил он Рубанова.

– Серж, без шуток, мне действительно к командиру надо…

– Говорю же, я за него! – хохотнул Нарышкин и указал на старшего писаря, на этот раз причесанного и с нормальным цветом лица.

Максим в душе тоже хохотнул, вспомнив, как гонял канцелярских чинов Арсеньев в самый первый его визит.

– Бумаги с назначением у него… – сел на стул и независимо закинул ногу на ногу Нарышкин, – тебя с Гришкой Оболенским помощниками командиров взводов нашего второго эскадрона назначили, а я от Вайцмана избавился, – перекрестился он и покосился на старшего писаря, – теперь полковой адьютант, – гордо выпятил грудь корнет.

Расписавшись на каком-то листке с полковой печатью у старшего писаря, Максим сел напротив Нарышкина.