Эпикур

Философ сел рядом с Метродором и Леонтией и с удовольствием слушал её рассказы о театральных обычаях и знаменитых актёрах. Он давно уже не видел такого скопления народа, да и Афины отвыкли от переполненного театра — после Ламийской войны амфитеатр редко заполнялся. Но сегодня добрая половина мест была занята воинами Деметрия — македонянами, финикийцами, персами, греками. Царь готовился к походу против Птолемея и перед отплытием решил дать войску возможность повеселиться. Сам Деметрий, большой, мощный, с крупными чертами лица, расположился в первом ряду вместе с жрецами Диониса в одном из шестидесяти семи почётных мраморных кресел.

Наконец звуки труб объявили начало состязания. На орхестру вышел устроитель сегодняшних представлений, архонт от новообразованной фиды «Деметриады», появились судьи соревнований, жрецы. Сперва в жертву богам принесли поросёнка. Над алтарём, стоявшим в центре круга орхестры, закружился дым, и хор пропел молитвы. Потом судьи бросили жребий — в медный кувшин положили шары с названиями пьес, и архонт вынимал их, а глашатай объявлял порядок показа. Открывать представление выпало Менандру, а замыкать — Филиппиду. Леонтия сокрушённо покачала головой — Менандру не повезло.

На орхестру выбежали танцоры, и, пока шла пляска, служители с артистической быстротой устанавливали декорации. Справа появились два крестьянских дома, примыкавших друг к другу, слева — заросшая кустами скала и в ней расселина, рядом с которой поставили статую нимфы, середину заняло огромное полотно, изображавшее холмистую местность с редкими деревьями и ограду, сложенную из грубого камня. Танец закончился, снова зазвучали трубы, объявляя начало представления.

Из расселины показался Пан в бородатой маске с рожками, одетый в козлиную шкуру. Со смешными ужимками он выбежал на орхестру и прочитал пролог:

Пан рассказал, что в доме живёт старый нелюдимый крестьянин Кнемон с красавицей дочкой. Потом он заговорщицки оглянулся и доверительно сообщил зрителям:

С этими словами Пан опять оглянулся, заметил входящих на орхестру юношей с луками и, крадучись, вернулся в свою пещеру. Один из юношей обратился к другому, видимо, главному герою:

Эпикур обернулся к Метродору, увидел, как при этих словах помрачнело лицо юноши, и решил, что пора вмешаться.

Комедия была необычной, сразу три независимых действия происходили в ней, время от времени соприкасаясь между собой — жизнь в доме старого брюзги Кнемона, хлопоты Сострата, решившего жениться на его дочери, и праздничный обряд, который в пещерном храме готовился родными влюблённого юноши.

Кнемон находился в дурном настроении. Из равновесия его вывела служанка, которая упустила в колодец ведро. Из-за этого повару отца Сострата, попросившему у старика сковородку, пришлось спасаться от него бегством. Тем временем служанка, пытаясь достать ведро, уронила в колодец ещё и мотыгу. Кнемон пришёл в бешенство и встретил бранью Сострата, который пришёл свататься, обещанием убить, если ещё раз увидит около дома.

Похоже, что нет способа преодолеть дурной нрав Кнемона. И вдруг действие круто меняется. Из дома с криками о помощи выбегают дочь Кнемона и служанка — старик полез в колодец доставать утопленные служанкой вещи и свалился туда сам. Конечно, Сострат бросается спасать брюзгу. Спасённый осознает, что люди не так уж плохи, и даёт согласие на брак. Родители юноши тоже не возражают, заодно сына Кнемона Горгия женят на сестре Сострата.

«Застолье» Филемона было сплошным шутовством. Пировавшие гости то и дело лупили друг друга, причём удары всегда доставались не тому, кому следовало. Кто-то не мог выбраться из отхожего места, кто-то, зацепившись за ложе, оставался без одежды. Грубые шутки перемежались потасовками, обливанием водой, танцами полуодетых девушек. Амфитеатр ревел от восторга.

   — Вот увидите, он победит, — сказала Леонтия.

Последняя комедия «Законодатель» Филиппида была скучной. Она высмеивала Деметрия Фалерского, который был изображён в виде повара. Этот повар служил у гражданина по имени Полис и принёс с рынка рыбу, завёрнутую в обрывок сочинения «О государственном устройстве», пародирующего «Политику» Аристотеля. Прочитав трактат, повар почувствовал себя законодателем и начал навязывать хозяину правила, сделавшие жизнь в доме невыносимой. Но тут к Полису пришёл Гость в маске, напоминавшей лицо Деметрия, сына Антигона, после чего они сообща прогнали повара и начали пировать. Пьесу встретили прохладно, но именно ей судьи дали первое место, Филемон получил второе, Менандр со своей остроумной и изящной комедией потерпел поражение.

После конца состязаний они встретились с огорчённым Менандром. Эпикур обнял его и поздравил с победой.

   — Ты что, не слышал решения судей? — отмахнулся Менандр.

   — При чём тут судьи! — запротестовал Эпикур. — Филиппид пытался скормить мне сухой лавровый венок, Филемон всыпал в рот целую солонку, а ты накормил прекрасным свежим хлебом. Неужели после этого я стану считать победителем кого-нибудь, кроме тебя?

   — Можешь не сомневаться, — добавил Леонтей, — что с этого дня в каждом твоём зрителе стало хоть ненамного меньше Кнемона и больше Менандра.

Друзья засыпали комедиографа поздравлениями, и он улыбнулся.

Учитель

Ночь была холодной и ясной. Почти полная луна заливала сад. Эпикур отложил книгу и вышел на дорожку. Как он и думал, занавеска в окошке Метродора светилась изнутри. Философ подошёл к двери ученика и тихо постучал.

   — Можно к тебе?

   — Конечно, учитель.

Юноша сидел на постели перед светильником, упёршись локтями в колени и опустив подбородок на сжатые кулаки. Эпикур отодвинул лежавший на одеяле нераскрытый книжный футляр, присел рядом.

   — Наверно, время нам поговорить? — спросил он.

   — Наверно, время, — вздохнул Метродор, — кажется, больше не выдержу.

   — Ты плохой ученик, мой друг. В таких случаях надо договариваться с собой, принимать решения и действовать.

   — Но я оказался между Скиллой и Харибдой.

   — Скилла, вероятно, Леонтия? — понизив голос, спросил Эпикур. — Кто же Харибда?

   — Ты. Твоё учение. Ведь ты предостерегал...

Неожиданное сравнение заставило Эпикура улыбнуться, но он постарался, чтобы это не отразилось на его голосе.

   — Ну, эти два чудовища не так уж страшны, Метродор. С ними можно поладить.

   — Мне кажется, избрав Леонтию, я предам тебя, — прошептал Метродор.

Эпикур почувствовал, что он дрожит, и крепко обнял ученика за плечи:

   — А тебе не кажется, что твоя Харибда вовсе не я, а ты сам? Что ты безотчётно наряжаешь в мой гиматий собственных демонов?