Катон (СИ)

Аналогичным образом Катон в сенате пригрозил судом и Катилине, на что тот вновь ответил фразой о тушении общественного пожара развалинами Рима. Благодаря этому инциденту все шестьсот сенаторов узнали, кто есть Катилина. Эстафету от Катона подхватил Цицерон, который, обыгрывая зловещие высказывания Катилины, стал лепить его негативный образ в глазах общества.

Все это отвлекало Катона от дел, связанных с собственным соисканием должности. Его шансы на избрание уже не были бесспорными, как несколько месяцев назад. Приезд в Рим Метелла Непота, озаренного славой Помпея, произвел небывалый ажиотаж в рядах плебса, и прочие любимцы народа сразу оказались забыты. Помимо того, что Непот представлял великого полководца, он еще опирался на поддержку претора Метелла Целера, являвшегося его братом, и консула Цицерона, который хотел еще раз угодить Целеру и особенно Помпею. Непот же не жаловал Катона и настраивал граждан против него. Марк и сам не скрывал, что стремится к трибунату ради возможности противодействовать Метеллу. Вступив в конфликт с самым популярным соперником, он стал объектом нападок многочисленных врагов и недоброжелательства абсолютного большинства плебса. В такой ситуации его недавние сторонники отстранились от него. Из крупных фигур ему теперь содействовали только Луций Лукулл и кандидат в консулы Децим Юний Силан, женатый на его сестре Сервилии, бывшей до этого женою Юния Брута. Однако Катон, выступая на народных сходках, терпеливо разъяснял свою политику. Он утверждал, что, войдя в должность, Метелл будет требовать новых чрезвычайных полномочий для Помпея. "Но если Помпей - защитник Отечества и предводитель в дальних походах - дорог гражданам, то Помпей - царь - народу не нужен. В этом качестве для римлян будет плох любой человек, ибо мы не рабы восточной деспотии, а свободные граждане Римской республики, - говорил он на митингах. - Вот я и выступаю не против Помпея как великого человека, а против Помпея - царя. И когда я объясню это ему самому, он, несомненно, одобрит меня, ведь я защищаю не только народ от тирана, но и самого Помпея от дурной славы, поскольку наши люди более всего на свете ценят выдающихся граждан, но сильнее всего ненавидят претендующих на царствованье. Помпею не нужна ненависть, а значит, не нужно и царство. Добиваются же трона для него люди, подобные Непоту, в жажде поживиться при хозяине, как презираемые исполнители проскрипций - при Сулле!"

Постепенно народ начал прислушиваться к Катону. Было видно, что этот человек не ищет выгод для себя, а искренне заботится об общем благе. Импони-ровала согражданам и простота, естественность в обращении Марка с людьми, резко контрастировавшая с высокомерным поведением самоуверенного Непота. Увидев, что Катон, выступив против ставленника Помпея, остался жив и даже добился расположения плебса, сенаторы тоже стали смелее высказываться в его пользу. Воспряли духом друзья Катона. Сопровождая его по городу, они восхваляли неброские добродетели кандидата и внушали народу мысль, что не столько Катон является соискателем должности, сколько Рим - соискателем честного принципиального трибуна. "Если мы изберем Катона, то ему самому достанется только борьба с врагами государства, зато всем нам - блага его деятельности", - говорили они.

Влияние Катона настолько возросло, что он стал оказывать поддержку своему товарищу Минуцию Терму, также добивающемуся трибуната, и существенно повысил его шансы. В день выборов Марка приветствовала такая толпа почитателей, что он едва пробрался на форум, где происходило голосование при избрании на плебейские должности.

Катон и Непот имели большое преимущество над остальными кандидатами, и их имена были объявлены первыми в списке новых трибунов. В числе прочих был избран и Минуций. Позднее на Марсовом поле прошли выборы курульных магистратов. Консулами, как и предполагалось, стали Юний Силан и Лициний Мурена.

Отвергнутый избирателями Сульпиций привлек Мурену к суду за нарушения закона при соискании. Катон выступил вторым обвинителем, а были еще третий и четвертый. Началась подготовка к процессу.

Однажды Мурена остановил Катона на улице и с укоризной спросил его:

- Неужели, Марк, ты не рад моему избранию?

- Я не могу радоваться беде, постигшей моего товарища. Ведь, добившись магистратуры, ты потерял себя. Я скорблю об этой утрате.

- Но, Марк, сейчас невозможно стать консулом без помпезной пропагандистской кампании. Придет время, и ты сам убедишься в этом.

- Если так, то я никогда не буду консулом.

- Брось, добиваясь высшего империя, мы думаем не только о себе. Да, мои друзья старались мне помочь больше, чем это принято, но таких действий требовала ситуация. Я должен был обойти Катилину.

- А обошел Сульпиция. Вы вместе исполняли квестуру и претуру, так по-чему же теперь человек равных тебе достоинств оказался за бортом государственного корабля? Только потому, что он честнее тебя? Ты победил равного лишь за счет лжи и подкупа. Достойное преимущество для консула римского народа!

- Я обязан был одолеть Катилину, - повторил Мурена, - поэтому шел на все.

- А если бы Катилина стал претендовать на царствованье, ты, чтобы обойти его, сам бы сделался царем?

- Нет, Катон, ты не позволил бы мне этого, - со слабой надеждой отделаться шуткой ответил Лициний.

- Правильно. Я и теперь не позволю тебе противозаконно занимать курульное кресло.

- Ты ратуешь за Сульпиция, тогда как он сам виноват. Ему следовало бы поменьше ругать меня и почаще улыбаться плебсу. Однако не забывай, Марк, если я буду осужден, консулом может стать Катилина.

- Если мы сохраним чистоту в своих рядах, то справимся и с Катилиной.

- А как же я, Марк? Ведь по новому закону я не только потеряю должность и лишусь прежних заслуг, но и буду вынужден отправиться в изгнание на десять лет!

- Страшное наказание. Но почему ты, Луций, только теперь подумал об этом? Почему до выборов ты стремился лишь к выгоде, приносимой преступлением, но не задумывался о неизбежном возмездии?

- Мне нечего сказать в свое оправдание, кроме того, что я не заслуживаю столь жестокой кары.

- Суд разберется, чего ты заслуживаешь.

- Меня будет защищать Цицерон.

- Только я начинаю уважать этого человека, как он тут же стремится помешать мне в этом.

- Ты слишком строг. Так нельзя жить в наше время.

- Отсутствие строгости в соблюдении чести и законов ведет к разрушению всей гражданской общины и всего государства. Время же таково, каковы люди, и я стремлюсь к тому, чтобы наш век не был нам укором на суде потомков.

- И все же я прошу тебя, Катон, будь милосерден.

- Я буду справедлив, и если окажется, что ты действительно не столь виновен, как считаем мы с Сулыпицием, то и моя обвинительная речь не будет столь уж жестокой.

- А что же ты можешь сказать обо мне дурного, кроме как об этой пресловутой предвыборной шумихе? У каждого преступленья есть истоки в прошлом, и наш суд большое значение придает репутации подсудимого. Моя же жизнь всегда была образцовой.

- Так ли, Лициний? А ведь ты пел и кривлялся, как последний мим, на пи-рушках в Азии. Хорош консул-плясун!

- Но, Марк, я зато не пьянствовал и не развратничал, как большинство моих ровесников, тогда еще молодых людей. А то, о чем ты говоришь, было невинной шуткой, причем в узком кругу друзей.

- То, что постыдно совершить на глазах у тысячи человек, постыдно и перед десятью.

- Однако, если ты так суров и принципиален, почему не привлечешь к суду Силана, его ведь тоже сенаторы толкали к консулату, словно телегу со сломанной осью?

- Ту телегу везла собственная лошадь, и друзья лишь поддерживали ее на косогорах, а твой воз целиком повис на руках, запачканных деньгами.

- Но коли быть до конца строгим, то и в поведении Силана можно найти злоупотребления.

- Если ты это знаешь, твой гражданский долг - самому подать на него в суд, а не дожидаться, когда это сделают за тебя другие. Я же обвиняю того, кого подозреваю в проступке сам.