Братья

— Живете не по-божески. — Откликнулся на этот голос Василий. — Смущаете, обманываете пустыми службами, что пуще суеверий. В них зло. С ним рядом ходите. В обнимку. Потому что не хотите служить Младшему Сыну, а живете со Старшим. И лоб крестите от его имени.

— Старший? — Удивился император. — Кто таков?

— Старший и есть Сатана. Доподлинный.

— Объяснись. — Приказал император.

— Повторяете вслед за лукавыми иудеями, что Бог создал землю. Твердите их зловредное утверждение, чтобы сбить с толку верующих во Христа. А ведь не так. Было мне явление, яснее, чем вижу тебя сейчас. Сатаниил сотворил землю. Дьявол. Он и есть Старший сын Божеский, отпавший от него. И землю нашу он сотворил, чтобы возвеличиться в гордыне своей. Через творение сущего. Все земли, воды — дело рук Сатанииловых. И сам человек. Все вокруг, куда не посмотришь. Все, кроме одного.

— Говори, чего одного.

— Не смог он человеку душу дать. Просил Отца Небесного помочь завершить свой труд, но Отец распознал злую силу Сатаниилову. И направил на эту землю Младшего сына, искупить творение дьявольское. Имя тому известное — Иисус Христос. Вот кто принес душу. А Сатаниил, когда узнал, тоже поспешил, послал вслед своих слуг — ангелов черных, перекрашенных в белый цвет. С напутствием — отвернуть людей от их назначения, закрыть дорогу к Господу. И удалось. Казнили Христа. Крест для этого ему был послан. Для страдания смертного, но не для искупления.

— Что ты знаешь об этом? — Спросил император резко. До сих пор не перебивал, давал Василию говорить. А того теперь, когда решился, не нужно было подгонять, сам летел.

— Крест, которому вы поклоняетесь — сила Сатаниилова. А то, чем осеняете себя — дьявольская печать. Для того она и дана. Запечатывает ваш ум, глаза, уши ваши, чтобы не слышать, не понимать. Истинно так. Не дает вам взглянуть на жизнь, утопающую в мерзостях худших, чем в канаве для смрадных нечистот. Помыслы свои в ней купаете, желания. Плачет в небесах Христос, а Сатаниил празднует. По виду правите от имени Христа, а исполняете волю Сатаниила. Потому грешите и смерти боитесь. Водят вас слепых по кругу, раз, другой проведут, на третий — в пропасть. А там ад.

— Все ты знаешь, умник. — Сказал император. Говорил сердито, но слышна была и растерянность.

— Видел, потому знаю. Вера и знание мое нерасторжимы. Но сейчас смыкаю уста. Достаточно сказал. Сам думай.

— Погоди. Не обрывай на середине. Что же и чудо креста станешь отрицать? Видение Константину.

— Не буду. Но кто послал то видение? Не Бог послал. Сатана.

— Остановись. — Император воздел повелительно руку — За ложь, что ты сказал, достоин самой мучительной смерти.

— Ты собрался отпустить. — Напомнил Василий.

— Пока не раскрывал рта.

— Ты спросил, я ответил. Сам говорил, что желаешь знать истину, отделить от заблуждения. Слыхал я… — тут привычное чувство осторожности, казалось бы, изменило Василию, но не в нем дело, — рванув изо всей силы, нужно было и ломить до конца, — слыхал, что многие в твоей империи думают теперь, как я. А сам ты целые послания сочиняешь, размышляешь — где истина. Потому что смущен отвратными картинами жизни — и объяснить их не можешь, и примириться с ними невмоготу, жить дальше, как живешь. А как? Что оставить после себя?

— Согласен с тобой. — Успокоился император. — Но и ты будь справедлив, подтверди, что я никого строго не наказал за вашу ересь. Хоть попадались, не ты первый.

— Истинно так.

— Потому что склонен я размышлять. — Вдруг запросто признался император и далее заговорил без всякой угрозы, наоборот, словно просил рассудить. — А что, если не там расставляем сети? Потому и улавливаем в них ничтожную добычу. Представь, обратил ты меня сейчас. А далее. Где искать верных людей? Пусто место, так ведь?

— Явно пусто. Но не тайно. — Строго отвечал Василий. Теперь именно захотелось ему просветить императора, дать прочувствовать свою силу в противовес императорской. — Многие уже обращены, но пока невидимо. И служат Истинному Богу не за страх, а узрели предназначение. Начали, как ты, с сомнения. Но теперь открыли глаза.

— Думаешь, многие?

— Истинно. Знаю, что говорю. Крестят лоб рядом с тобой, а сами плюются тайком. Изрыгают свой гнев на Сатаниила. Ранее он правил в Иерусалиме, а теперь здесь.

— Где это — здесь?

— У тебя под боком. В Софии твоей он обретается. Там престол Сатаниилов. Прозри, сам увидишь. Потому многие кладут поклоны, а дома смывают с лица. От икон отворачиваются не прямо, а в помыслах. Потому, лик на них отмечен не Господом.

— А кем?

— Сатаниилом.

— Это в Святой Софии?

— По названию — святой. И только. А по сути — в главном Сатанииловом прибежище.

— И много, говоришь, таких, кто уверовал?

— Много. Но никому знать не дано. Даже мне — пастырю. Не откроются они до назначенного часа. Пытки примут, в могилы сойдут неузнанными. Один Христос их подвиг зрит.

Император долго молчал, размышлял. Василий видел ясно, привык читать с человеческой изнанки. — Только тебе откроюсь. — Заговорил, наконец, Алексей. — Еще в Филипполе открылись мне многие наши заблуждения. Для того и удалялся, чтобы одному побыть. Размышлял. Ищу теперь, кто поможет мне сделать верный шаг. Значит, здесь этот человек?

— Ты сказал. — Торжественно подтвердил Василий. Твердо он был теперь уверен — достигли его слова императорских ушей. И власть над ним он возьмет, обратит, не с одного раза, так с двух, трех. Сколько нужно. Для такой цели никакого времени не жаль.

— Значит, ты. Ты епископ?

— Не найдешь никого более меня.

— Что прикажешь мне делать далее?

— Оставь пока, как есть. Сам смотри и размышляй. Но я помогу, буду рядом. Плоть твоя немощна, не перенесет потрясений. Делай понемногу, шаг за шагом. Первое дело, ищи и расставь верных людей. Изгоняй скверну. В церкви она. Злодей, обретающийся в Софии, хитер. Ополчится против тебя, сонмища свои на тебя спустит, а сила его велика.

— Значит, хитростью их брать, так?

— Не хитростью, а силой здравого рассудка. Бог подскажет. Все должны быть, как прежде, главное, церковь свою дьявольскую оставить без подозрений. А самому готовить народ.

— Ты сказал. — Император встал с трона и пошел вниз прямо к Василию. Вставал он как-то шатко, с усилием поднимал тело, и по ступеням спустился боком, по стариковски, нащупывая ногой опору. Василий про себя усмехнулся императорской дряхлости. Получше нужно использовать эту немощь. Недолго тому осталось, а успеть нужно много. Алексей встал перед ним. Всматривались они напряженно в лица друг друга, два старика, имеющие власть над телами и душами тысяч и тысяч людей. Мрак совсем сгустился, мешал подслеповатым глазам.

— Пусть будет, как ты сказал. — Медленно произнес император. — Но как найти братьев. Говоришь, много их?

— Сами тебя найдут. Дозреет плод и упадет. Тогда и поднимешь.

— А пока?

— Пока таись. Не пытайся по лицам и жестам угадать, все равно не откроются. В себе свет ищи, размышляй. Никто пока не должен знать, в ком не уверен. Особенно домашние твои, дети.

Теперь, когда Василий разглядел, наконец, приближенное к нему вплотную лицо императора, он вспомнил об осторожности. Глаза были не такие, как он ждал. Какие видел много раз. Послушные, преданные, какие должны быть после его проповеди. Просветленные. Эти глядели недобро, тяжело, давили в упор.

— А если начнут спрашивать церковники?

— Кто смеет тебя спрашивать? — Усмехнулся Василий, выдерживая напряженный взгляд. — Но во имя Младшего сына скажу так. Нет клятвы, которую нельзя дать во имя истины. Любой грех лжесвидетельства заранее тебе отпускаю. Любой из нас на словах отречется, зато душу сохранит. Сатаниила туда не впустит.

— Значит, на словах любой отречется. — Император вопрошал медленно, рассуждая. — А если кто пойман и отрекся под пыткой, так и тому верить нельзя? Хоть самим Христом Искупителем клянется.

— Все от тебя зависит, а не от того с кем говоришь. Если признал нашу веру, вот и правда в его словах. А если выпытать хочешь, поставить на колени, зачем тебе истинное слово? Сатаниил тебя смущает, ему и служишь.