Когда цветут реки

Я был на юге, — продолжает тот же голос. — Все тамошние «отцы» уже без голов. Там крестьяне знают, какая цена доброте неба и хозяина.

Тише! — кричит Фу. — Если об этом узнает окружной начальник…

Вы тут сидите и гнете спины, — перебил его знакомый голос, — и не знаете, что «Красные Повязки» вступили в Хунань [12]***, что они сильнее, чем маньчжуры, что императорские наместники бегут от них и по всему югу бушует буря…

Молчи! — завопил Фу. — Я не желаю, чтобы моя голова слетела вслед за твоей!

Не знаю, как ты, а я не боюсь за свою голову, — ответил голос. — У меня есть друзья на переправе в Цзэйцзинь.

Купец осекся. Цзэйцзинь в буквальном переводе значит «разбойничья переправа».

— Собирай свои товары, почтенный, — продолжал голос. — Скоро будет великое потрясение. Нынче плохой фыншуй для вашего брата. Увидишь: не пройдет и месяца, как в этих местах будет большой пожар. Скоро вся река будет в огне.

Небо… — начал кто-то из крестьян.

Небо молчит. Вы видите, оно не шлет ни капли дождя. Небо высохло. Боги мертвы. «Красные Повязки» режут косы и убивают маньчжурских генералов, а небо молчит. Возьмите ножи, глупые деревенские головы! Помните, как сказано: «Малые Мечи» сметут все дочиста!" [13]*

"Малые Мечи"… — повторили некоторые. Им был знаком этот клич.

Купец торопливо собирал товары. Он знал, как опасны такие речи. Через несколько минут его не было на площади.

Крестьяне обступили лодочников.

— Кто это сказал? — спросил Ван Ян.

Из толпы вышел коренастый, широкоплечий человек в синей просторной куртке. Левая щека у него была рассечена.

Где тебя так разукрасили? — удивился Ван Ян. — Ты сражался с разбойниками?

Я сражался с заморскими дьяволами возле Кантона. Я видел их большие корабли и пестрые флаги. Мне разорвало щеку осколком от их огненного ядра. Я был в отрядах пинъинтуань [14]* и воевал с ними в трех приморских провинциях. Но они оказались сильнее нас. Теперь я стал грузчиком.

Расскажи про "Красные Повязки", — хмуро сказал Ван Ань.

Я бродил по всему югу. "Красные Повязки" поднялись против пекинского императора. Они поклялись уничтожить маньчжур и вернуть страну китайцам. Ониразрушают храмы и монастыри, жгут помещичьи грамоты, никто не может устоять перед ними. Я видел, как бежали солдаты и окружные начальники из Гуйлиня и Цюаня, как бежали богачи из Хунани. Во главе "Красных Повязок" Небесный Царь, который говорит от имени бога. С ним идут тысячи тысяч земледельцев, таких же как вы, с женами и детьми. Они все вооружены. Тому императору, который сидит в Пекине, пришел конец, потому что он бессилен. А Небесный Царь разрубает мечом статуи богов…

По толпе пробежал ропот ужаса.

— Да, и небо молчит и не убивает его. "Красные Повязки" вместе едят и пьют, вместе сражаются. Все бедняки в Хунани идут к ним, все ищут защиты от чиновпиков и вельмож и от заморских дьяволов — даже купцы.

— А что они говорят? — спросил Ван Ань.

— Я слышал, что в их государстве все люди будут братьями, все женщины будут сестрами. Добрые и умные будут управлять. О старых и слабых будут заботиться. И богатые не будут угнетать бедных, и грамотные не будут выжимать пот из неученых, и все будут поклоняться "спасителю". Больше я не знаю ничего.

Крестьяне молчали. Раньше до них доходили слухи о диковинном пророке, который изгоняет начальников и сборщиков налогов одними заклинаниями, но рассказчики добавляли обычно, что в этого пророка вселился злой дух и что он при последнем издыхании.

Кто этот "спаситель"? — спросил Ван Ань. — Это бог или генерал?

Не знаю. Может быть, это один из полководцев,

Ты сам тоже из "Красных Повязок"?

Я иду к ним, на юг. Я верю в новое царство, где не будет ни вельмож, ни тюрем, ни колодок, которые вешают на шею.

А долги там будут?

Насчет долгов не знаю. Небесного Царя прозвали "крестьянским царем", он, наверно, простит долги.

Снова послышался ропот, на этот раз более оживленный.

— Я думал, что вы слышали об этом, — сказал грузчик. — Но эти горы заслоняют вам свет.

Он указал рукой на каменистую гряду, которая нависла над Янцзы.

— Среди вас, наверно, есть храбрые люди… Кто пойдет со мной на юг? Кому надоело гнуть спину перед Ван Чао-ли? Мы пойдем к "Красным Повязкам" и срежем косы.

Молчание. Коренастая фигура бывшего воина кажется высеченной из того же камня, из которого сооружен горный хребет. Он замер перед толпой. На песке короткая тень с трубкой. Солнце стоит еще высоко.

— Кто со мной?

Грузчик оглядывает крестьян. Суровые лица опущены вниз, глаза глядят в землю. Капельки пота проступили на загорелых бритых лбах. Жилистые руки плотно сжаты. Это хмурая, грозная толпа голодных людей, одетых в засаленное голубое тряпье.

— Ты, Ван Ян?

Ван Ян отрицательно качает головой:

Земля… Отец старый…

Ты. Ван Ань?

— Земля. . Я гут родился.

— Кто еще?

Никого.

Вдруг два гонких голоса сказали разом "Я" — и осеклись.

Ван Ян поднял глаза, и взгляд его стал гневным.

Это были мальчики — Ван Ю и Ван Линь. Они стояли обнявшись и восторженно смотрели на грузчика. Они забыли, что сбежали от Ван Чао-ли тайком.

Ван Ян сделал шаг вперед. Этого было достаточно: мальчики кинулись в разные стороны, как испуганные воробьи.

В этот момент кто-то проговорил сзади:

— "Малые Мечи" сметут все дочиста…

И вся толпа как будто вздохнула.

3. БОГИ И СВИНЬИ

Ночь была жаркая, словно солнце не заходило. С запада тянуло какой-то каленой пылью. На берегу лениво болтался огонек костра. На всю окрестность прозвучал свирепый рев тигра.

В лесах над Янцзы было неспокойно. Тени у костра зашевелились.

Звери подходят к деревне в это время?

Нет, — тихо сказала другая тень, — это не звери.

У костра сидели грузчики. Один из них поднялся и прислушался:

По-моему, это кто-то подает знак в горах.

Далеко, очень далеко, — сказал другой грузчик.

На этом они успокоились. Луна высунулась из-за зубчатого гребня горы красноватым краешком.

В этот момент по ту сторону протока две маленькие фигурки перелезли через глинобитную ограду, окружавшую усадьбу Ван Чао-ли.

Линь!

Ю!

— Не шуми. Как ты вышел?

— Ван Чао-ли заснул и перестал меня держать. Должно быть, он видит во сне что-то очень приятное, потому что бормочет "фыншуй" и "проценты" и все время улыбается.

Фу уехал?

Собирается уезжать. Он боится, что его зарежут на переправе. Он клянется, что больше не будет ездить по деревням, что он не поднимется по реке выше Ичана. Куда мы пойдем?

— Сначала в деревню. Только потише, а то, слышишь, бьют в доску? Это миньтуани. Чжан Вэнь-чжи тоже не спит. Я видел огонек в закладной конторе.

Фигурки бросились к протоку. На мосту стоял деревенский сторож с пикой. Они переплыли проток пониже.

В деревне не спали. Кто-то перебегал от одного двора к другому, негромко постукивая в ворота.

Мальчики заглянули в щелочку у дверей Ван Яна. Гань-цзы спала, задрав кверху грязное личико. Рядом с ней лежала заплаканная Инь-лань, прижимая к себе котел. Под нарами ворошилась свинья.

— Отца нет, — удивленно сказал Ю. — Куда он делся?

Молчи! Я знаю, где твой отец… Бежим туда!

Я боюсь тигра.

— Там нет никакого тигра. Подожди… что это?

Пламя костра все так же лениво колыхалось на берегу. Ветра не было. У костра пели: