Быть тебе Остроградским!

здким: Главный педагогический институт, Институт корпуса инженеров путей сообщения, Морской кадетский корпус, Военно-инженерная академия и училище, Артиллерийская академия и училище. Заметьте, в этом списке нет университета, которым Михаил Васильевич явно пренебрегал (очевидно, не забывая "харьковской" истории) Но еще он читал публичные лекции для горожан по алгебре, небесной механике, аналитической геометрии и элементарной математике. Писал тоже немало и всегда безбожными каракулями мало кто мог понимать его почерк.

- Все махоньки люды пагано пышуть, це дурныца!

Настежь отворялись двери в аудиторию. Остроградский входил, грузно оседая в кресле профессора. Долго озирал учеников единым оком поверх золотых очков и начинал лекцию так:

- Ну, Декарты, ну, Пифагоры, ну, Лейбницы, ну, казаки!

Служитель вносил два графина с водою и два стакана с мягкою губкою. Из одного Остроградский пил, во втором мочил пальцы, чтобы протирать вечно слезившийся глаз; потом неизбежно путал стаканы и в любом смачивал губку для стирания с доски формул, а забывшись, этой же губкой смахивал слезу со щеки. Он не курил, зато нюхал табак, а табакерку всегда забывал дома и, где бы ни читал лекции, всегда вопрошал аудиторию одинаково:

- Жданов! Где ты? У тебя есть табачок?

Жданова, конечно, и быть не могло. Но всегда находился студент или офицер, согласный побыть в роли "Жданова", угощавший профессора доброй понюшкой. При ученом неизменно состоял поручик Герман Паукер (будущий министр путей сообщения), который иногда и начинал лекцию - вместо профессора, но вряд ли Паукер знал, что о нем говаривал Михаил Васильевич.

- Думают, что математика наука скучная, а главное в ней - умение считать. Это нелепость, ибо цифры в математике занимают самое последнее место, а сам математик - это прежде всего философ и поэт. Я ведь совсем считать не умею! - признавался Остроградский, ошеломляя слушателей. - Мои ученики считают лучше меня. А вот я часто путаюсь в цифрах и если бы экзаменовался по арифметике у того же Паукера, он бы сразу влепил мне единицу. Но между нами большая разница: я все-таки математик, а вот Паукер никогда им не был и никогда им не станет.

Соответственно таким взглядам он и вел себя с учениками. Остроградский сразу выявлял в аудитории двух-трех человек, будущих "декартов" и "пифагоров", для них и читал лекции, остальных же именовал "казаками", к познанию математики неспособными. Одному из таких "казаков" Михаил Васильевич поставил самый высший балл на экзамене.

- Чему дивишься? - сказал он ему. - Ты в интегралах был неучем, таковым и помрешь, я это знаю. Но я ставлю теба "двенадцать", ибо твои идиотские рассуждения неожиданно навели меня на одну мысль, о какой мне самому никогда бы и не додуматься. Так что, братец, от дураков тоже польза бывает!

Иногда, задумчивый, он приступал к чтению лекции на французском языке, порою же начинал рассказывать великосветские сплетни, а потом, иссякнув в хохоте, подначивал слушателей:

- Господа, может,