Быть тебе Остроградским!

чилось, так хоть профессором стану.

- Послушайте! - окликнул его поэт. - Вы, будущий профессор, а диплом-то из Парижа имеете ли?

- Нет, - отвечал Остроградский. - Из Харькова выкинули без аттестата, из Парижа иду безо всяких дипломов. Бог не выдаст, так и свинья не съест. Спасибо вам за все, люди добрые!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Кажется, чуть ли не первый светский салон, в котором Остроградский появился, был столичный салон княгини Евдокии Голицыной, известной "принцессы Ноктюрн", которая сама была недурным математиком. Между прочим, Михаил Васильевич общества никогда не избегал, был приятным и острым собеседником, лихо танцевал с дамами, а боялся он только генералов. Почему так - не знаю, но при генералах он сразу немел, испуганно жался в сторонке, как бы желая остаться в неизвестности.

- Михайла Васильич, что вы там жметесь? Идите к нам, - звали его.

- Боюсь. Там у вас генерал.

- Так не крокодил же, не съест.

- Все равно. С генералами шутки плохи.

Думаю, тут срабатывал механизм Табели о рангах, согласно которой каждый сверчок - знай свой шесток. А шесток Остроградского был весьма шатким: всего-то коллежский регистратор (считайте, гоголевский Акакий Акакиевич). А вот еще новость: сразу, как только Остроградский появился в Петербурге, он был взят под негласное наблюдение тайной полиции. Историки не знают, в чем он провинился, но грешен, наверное, был. В секретной переписке на самом высшем имперском уровне мне попалась странная фраза: "возвратился из-за границы пешком и сразу обратил на себя внимание некоторыми обстоятельствами". Вот, поди ж ты, догадайся - что это за обстоятельства? Впрочем, по мнению историков, Остроградский до конца жизни не знал, что за ним и его словами бдительно следят вездесущие прислужники Бенкендорфа.

Ладно! Тайный надзор жандармов не мешал веселиться.

Остроградский очень скоро стал адъюнктом прикладной математики, сначала экстраординарным, а вскоре и ординарным академиком (в возрасте 29 лет). Не по чину, а по уму получил он казенную квартиру из шести комнат, в которых - хоть шаром покати, не было даже стула, чтобы присесть, и наш академик гулял по комнатам, озирая из окон широкие невские просторы. На дрова он тоже не тратился - жилье его казна и отапливала.

- Ух, жарко! - говорил он, похаживая. - Квартира есть, дрова есть, звание есть, деньги есть. Чего же еще не хватает? Ах, Господи, совсем из головы вон: женой еще не обзавелся.

Тут и беда случилась! Как на грех появились тогда первые спички фосфорные. Чиркнул одну из них Остроградский, а она - пшик! - и обожгла ему правый глаз фосфором. Остался он с одним глазом, а правый померк на всю жизнь и постоянно источал обильную слезу. Но даже одним глазом Остроградский жену себе высмотрел. Это была Мария Васильевна фон Люцау (так писали до революции, а сейчас ее называют урожденной фон Купфер). Невеста была из лифляндской породы, немочка аккуратная и сдобная, сочиняла стихи, играла на рояле, напевала романсы