Рюрик

Сильно побаивался Вадим ночи, которая должна была последовать за этим днём. Многого для себя ждал он, от неё. Задумал он узнать своё будущее и в эту ночь тихонько от всех своих домашних решился отправиться в чащу дремучего приильменского леса к выходцу из стран болгарских Малу, которого все в Приильменье считали ведуном будущего - кудесником…

Путь предстоял далёкий и трудный. Нужно было обскакать на коне по едва заметным лесным тропинкам чуть не пол-Ильменя, чтобы добраться до той чащобы, где жил старый Мал.

Да ещё и это не все. Старый кудесник не ко всякому выходил на зов. К нему ездили многие - и из приильменских родов, и из Новгорода, но чаще всего возвращались ни с чем. Мал не откликался на зов, а те, кто пробовал искать его, только блуждали напрасно по лесу, и были случаи, что даже пропадали там, не находя выхода…

К этому-то Малу и собрался старейшинский сын Вадим.

Едва только стемнело, он потихоньку вывел за околицу осёдланного коня и, даже не простившись с матерью Богумилой, не замеченный никем, помчался в свой далёкий и опасный путь.

Скоро после коротких сумерек над землёю славянской спустилась ночная тьма. Все на Ильмене заснуло. Вадима пугала мёртвая тишина. Он затрясся всем телом, когда дорога пошла, наконец, по лесу. Привычный конь, однако, осторожно пробирался по узкой, едва заметной тропинке, храпя и прядя ушами. Вадим бросил на шею коня поводья и отдался инстинкту чуткого животного, заботясь только о том, чтобы не удариться головою о густо переплётшиеся ветви гигантских деревьев.

Лес становился всё гуще, всё мрачнее…

Чем дальше в лесную чащу пробирался конь, тем сильнее сплетались ветви деревьев, и лес высокой стеной вставал перед всадником.

"Что это, никак, я сбился с дороги? - подумал Вадим. - Не может быть, только… Слишком хорошо мне указывали путь к старому Малу… Именно здесь должна стоять его избушка…"

Блеснувшая на небе зарница на мгновение осветила мрачную прогалину, на которой остановился Вадим. Высокие столетние сосны задирали свои зелёные макушки. Старейшинский сын ясно различил три из них, одиноко стоящие среди прогалины.

- Здесь, здесь, вот и сосны, о которых мне говорили, - радостно прошептал он и быстро соскочил с коня.

Привязав скакуна к толстому суку ближайшего дерева, Вадим вышел на середину прогалины и, приложив ко рту руки воронкой, закричал, что только было силы:

- Мал! Старый Мал! Мал, проснись и выйди ко мне, я стою здесь, у трёх сосен, и жду тебя; ты мне нужен, Мал, ты знаешь волю богов, я пришёл к тебе узнать её… Ты должен мне поведать её! Выйди, Мал! Явись, старый Мал!

Но никто не ответил Вадиму на его призыв. Только могучее эхо далеко разнесло громкий крик, вторя ему во всех уголках дремучего леса.

- Мал, приди! - повторил ещё громче Вадим.

Он уже начинал терять терпение. Ему стало казаться, что его обманули, сообщив, что здесь, в этой лесной чащобе, живёт славный кудесник Мал выходец из стран болгарских. Все прибрежные земли Ильменя были полны славою этого кудесника. Мало кто его видал, но те, кому повезло, уходили с полной уверенностью, что Мал - любимец богов и по силе своих прорицателей не уступит, пожалуй, и самому перынскому жрецу Велемиру [10] .

"Только Мал мне и может помочь, - решил однажды Вадим и, разузнав дорогу к хижине болгарского кудесника, при первом же удобном случае помчался туда.

Долго он призывал к себе Мала, но лес по-прежнему оставался безмолвным. Даже разбуженные громкими криками Вадима птицы, попривыкнув к ним, замолкли и перестали летать в ночной тьме…

Вадим, не слыша никакого ответа на свои призывы, пришёл в отчаянье. Больше всего его смущало то, что придуманный им верный план мести и уничтожения врага не удавался - Мал не хотел выйти из своей берлоги.

Начинало уже светать. Сквозь чащу деревьев видно было, как заалел небосклон, послышалось щебетанье ранних птичек, подул холодный лёгкий ветерок, этот первый вестник наступающего утра.

Вадим, постояв в раздумье, решил было уже отправиться восвояси.

- Мал! Выйди! - ещё раз крикнул он. Но вдруг, заметив зашевелившиеся ветви деревьев, Вадим задрожал всем своим телом;

Росший по окраинам лесной прогалины кустарник несколько раздвинулся и пропустил какое-то существо, очень мало походившее на человека…

Оно было согнуто в три погибели и благодаря палке, на которую опиралось, казалось каким-то трёхногим диковинным зверем. Длинная грива седых жидких волос спускалась по плечам и спине почти до самой земли. Лица под высокой, с острым верхом, шапкой и волосами не было видно. Только одни глаза светились почти юношеским блеском.

Это и был Мал - кудесник болгарский.

Вадим перепугался. Появление этого страшного существа, которого он незадолго перед тем так страстно желал видеть, наполняло теперь душу его ужасом. Он весь дрожал, как в лихорадке, а страшный Мал подходил к нему всё ближе и ближе.

- Добро пожаловать, княжич! - прохрипел кудесник. - Заждался ты меня, да ничего это, другие и ещё дольше ждут старого Мала… Только для тебя одного вышел я так скоро… Знаю я, как рвётся на части твоё сердце молодое, знаю, чего ждёшь ты от меня, всё знаю… Не утаишь ты от меня ни одной думушки своей сокровенной… Что же стоишь? Чего дрожишь, как лист древесный осенью?.. На смерть идти не боишься, а тут тебя человек обыкновенный пугает… Эх, эх! Не такие молодцы на родине моей в славном Ателе-городе… Так-то!

Мал в упор смотрел на смущённого и перепуганного Вадима и громко хохотал.

- Кто ты, страшный старик, скажи? - вскричал юноша.

- Кто я? А зачем это тебе знать, гордый старейшинский сын? Сам ты должен был знать это, прежде чем ступить на эту прогалину и вызвать меня… Да, впрочем, скажу я тебе… Далеко-далеко отсюда, на большой реке у моря Хвалынского, стоит славный Атель [11]; чтобы попасть в него, через много племён пройти нужно. Болгары, узы, печенеги путь смельчаку преграждать будут, и, если только не родился под звездой счастливой, забелеют его кости в степях печенежских. Оттуда и я родом. Ханам хазарским я верным слугою был и в их земле постиг я премудрость кудесническую. Всё постиг я, и дорого мне стало это… Видишь теперь, какой я? А ведь когда-то и мой стан был так же прям, как и твой, и моё сердце билось любовью к красным девицам. Ох, давно, давно это было. Согнулся стан мой, крепости нет в руках моих, ноги не держат, без помощи ходить не могу. Умер я телом, в прах, в тлю превратился. Зато духом живу… Умерло тело, проснулся дух. Всё я постиг на белом свете, всё знаю: и ход светил там, на небе, мне известен, и тайна жизни, и смерти, и будущего… Умею и думы читать чужие и знаю, чьё сердце чем бьётся. Знаю, зачем ты пришёл ко мне. Хочешь, скажу, не дожидаясь, что ждёт тебя в грядущем?

Вадим с волнением слушал отрывистую речь кудесника. Оторопь охватила всё его существо. Ему казалось, что какая-то невидимая сила заставляет его слушать Мала, приковывает к месту.

- Хочешь, хочешь? - приставал тот, пристально смотря своими маленькими сверкающими глазами на юношу.

- Скажи, - тихо проговорил тот, не будучи в силах оторвать своего взгляда от страшного старика.

Мал залился тихим смехом, от которого задрожало всё его старое тело.

- Так пойдём же, пойдём ко мне, - схватил он за руку юношу, - пойдём. Но прежде чем нож тебе заговорить, будущее я тебе покажу. Узнай, что ждёт тебя в тумане грядущего. Узнай и помни: того, что увидишь, не избежать тебе. Рано или поздно исполнится оно над тобою.

Он потащил Вадима через кустарник.

Густые заросли отделяли эту прогалину, на которой происходил их разговор, от другой, небольшой. На ней, под низко нависшими ветвями елей и сосен, стояла жалкая лачуга Мала. Ни дверей, ни окон не было. Низкое и узкое отверстие вело внутрь. Даже Мал должен был согнуться, чтобы пройти через него, а высокому Вадиму пришлось пробираться внутрь ползком.