Рюрик

Он был очень молод, но физическая мощь так и сказывалась во всей его крупной богатырской фигуре. Мускулы на его руках так и вздувались при каждом напряжении, а через весь лоб проходила синяя жила, ясно видная даже под загаром.

Одет он был неряшливо: прямо на рубаху накинута шкура козы, ноги обёрнуты тоже в кожу. Очевидно, этому юноше, как большинству наших предков, некогда было заботиться особенно о своей внешности. Главной красотой его были здоровье, мощь, лёгкость, а до всего остального ему не было вовсе никакого дела. Казалось даже, что и мылся-то он ещё всего один раз в жизни [13].

- Избор! - воскликнул чуть не с ужасом Вадим.

- Да, я, княжич, неужели ты боишься мне довериться?

- Нет, нет, я готов идти с тобой! - теперь уже с радостью воскликнул Вадим. - Пойдём… Я вполне готов в путь…

- Ведь это сын Володислава! - угрожающим тоном произнёс один из варягов. - Оставь его, Избор, не стоит он того, чтобы ты ради него не щадил своей жизни. Гляди, какие тучи на небе…

- Ничего, я знаю Ильмень! - возразил ему Избор. - Я не боюсь грозы!..

Он сам спешил на тот берег Ильменя, в надежде повидать свою возлюбленную…

Никакое мрачное чувство не шевельнулось в его душе.

Он знал, что Вадим не особенно расположен к нему, но всё-таки был далёк от мысли, что оказывает услугу своему заклятому врагу.

VIII. В ОБЪЯТИЯХ СМЕРТИ

Необъятной водной пустыней раскинулся среди своих низких берегов старый Ильмень. Со средины его зоркий глаз ещё кое-как заметит далеко-далеко на горизонте тоненькую чёрточку - берег, но с одного края на другой ничего не видно. Плещут только мутные валы с зеленоватыми гребешками, и постоянно плещут - бурливее Ильменя и озера, пожалуй, нет…

Так, по крайней мере, думали в то время.

Действительно, морем казался местным славянам их старый Ильмень - он ведь и тогда был таким же старым, как и сама земля. Залёг он в низкие свои берега, среди лесов дремучих, залёг и бурлит день и ночь, пока суровый мороз не наложит на него свои ледяные оковы.

И тогда он, особенно ближе к весне, нет-нет, да и разбушуется. Недаром не одни только реки да речонки в него свои воды несут, есть и подземные ключи, что славное озеро славянское питают. Напоят они его своей водой досыта, почует старик свою силу, встрепенётся, взломает лёд; но хитёр и силен мороз, не даёт до весны разгуляться ему, снова сокрушит его порыв могучий и уложит силу молодецкую под покров ледяной…

А как подойдёт весна-красна - ну, тут уже никому не справиться с Ильменем-молодцом. Разбушуется он, разбурлится, переломает лёд рыхлый и снова, как феникс из пепла, встанет грозный, величавый, могучий…

Страшен Ильмень в бурю.

Нет почти у него высоких берегов. Нечему защитить его от порыва ветра. Весь он как на ладони. Ветер - гуляй не хочу.

И ветер гуляет…

Налетит - разом зеленоватыми гребешками вся поверхность Ильменя покроется, валы, один другого выше, так и вздымаются и брызжут пеной, со дна же песок, трава так и поднимаются, потому что не глубок Ильмень, и волны легко песок на поверхность выносят.

Горе неопытному пловцу, что в бурю рискнёт на озеро выйти. Не миновать ему гибели. Где же слабому человеку с разъярённой стихией справиться! Закрутят его валы грозные, опрокинут утлое судёнышко, захлещут его водой - нет спасения…

Вот и теперь, нависли над Ильменем тучи чёрные, грозовые, низко, низко совсем плывут они по поднебесью.

День они затуманили, солнце скрыли. Однако всё кругом тихо, зловеще тихо. Даже Ильмень сам затаился, как будто готовится к нападению грозного, могучего врага, с которым вот-вот в бой вступить придётся. Только всё больше и больше зеленоватых гребешков на его поверхности взбивается-Зеленеет старик от злости, что ли?..

Но что это за едва заметная точка среди озера чернеется?

Ведь она как будто даже движется? Уж не челнок ли какой спешит к берегу до бури добраться?

Так и есть - челнок…

Двое смельчаков на нём…

Это Вадим и варяг Избор…

Их челнок, на котором они осмелились выйти в озеро, был самой первобытной конструкции - просто выдолбленный и обожжённый потом ствол гигантского дуба. Однако это неуклюжее судно всё-таки легко скользило по поверхности всё ещё зловеще спокойного Ильменя.

Оба пловца с тревогой посматривали на покрывшееся тучами небо.

- Не уйти до бури, - произнёс наконец один из них, сидевший на корме челнока. - Сейчас поднимется ветер…

- Почём знать, Вадим, - отозвался другой, - теперь и до берега недалеко, как-нибудь да доберёмся…

- Нет, Избор, смотри…

Как раз в эту минуту налетел шквал. Ильмень как будто только этого и ждал. Сразу загуляли по нему валы, догоняя друг друга. Сильный порыв ветра рассеял было тучи, но потом они снова сомкнулись - и стало над озером ещё мрачнее и темнее.

- Держись! - крикнул опять Вадим.

Новый шквал, за ним другой, третий… И вдруг со всей своей страшной силой заревела буря…

Один другого выше вздымаются валы. Челнок то с быстротой молнии взлетает на самый гребень их, то опять опускается в водную бездну. Нечего и думать о сопротивлении разбушевавшейся водной стихии, у погибающих и не мелькала даже мысль о спасении, они только старались отдалить страшную минуту, нисколько не сомневаясь, что сама по себе она близка и неизбежна…

Несмотря на весь ужас положения, злобно по-прежнему глядит на Избора старейшинский сын. Его чёрные глаза так и мечут молнии.

Он как будто позабыл о грозившей опасности и только и думает, что о своём враге… Вспоминается ему предсказание Мала.

- Князь Вадим, - прервало размышления молодого человека радостное восклицание Избора, - гляди, берег близко!

- Где? - быстро поднялся с сиденья на корме Вадим.

Действительно, совсем близко от них, за валами, виднелся окутанный туманом берег. Слышен был даже шум деревьев в дубраве.

- Слава Перуну! - воскликнул снова Избор и вдруг громко, тревожно закричал: - Держи челнок!

Не успел Вадим осознать всей грозившей им опасности, как громадный вал, что лёгкое пёрышко, поднял челнок сбоку, ударил в его борт, и вслед затем среди рёва бури раздались два отчаянных крика…

Опрокинутый челнок нёсся к берегу.

Он был пуст…

IX. СТАРЫЙ НОРМАНН

На берегу Ильменя, недалеко от того места, где из него вытекает Волхов, на много-много вёрст кругом раскинулась заповедная жрецами роща.

Вековые могучие дубы, прямые как стрелы сосны, раскидистые ели разрослись в ней на свободе. Рука человека не касалась их, а своих ли постоянных обитателей - лёгкой векши [14], хитрой лисицы, неуклюжего медведя страшиться дремучему бору?

А человек, это самое слабое и вместе с тем самое могущественное из созданий, сюда, в эту глушь, зайти не решится.

Свято хранят свои тайны служители Перуна, не допустят они сюда, в эту рощу, грозному богу посвящённую, ни князя родового, ни воина славного, ни человека простого.

Нет никому доступа в заповеданную ими рощу - кто бы ни был он, лютая смерть ждёт ослушника. Грозен Перун, требует крови он человеческой, и горе тому роду или племени, которое призыва жрецов не послушает и намеченную жертву не выдаст.

Вот у самого истока Волхова, на холме высоком, стоит идол грозного бога. Из дерева истукан сделан, и сделан-то как! Грубо, неуклюже, и подобия человеческого не узнать в нём, а чтят его все славяне приильменские, и свято чтят - высшим из богов его считают, и за всякое своё прегрешение кары тяжкой от него ждут.

Когда появился этот истукан на холме, никто не помнит.

А служители Перуна молчат, ни одним словом не обмолвятся, только для жертвоприношений время от времени созывают они народ славянский и пред истуканом приносят свои кровавые жертвы.