Рюрик Ивнев
Золото смерти
«Невероятного не будем открывать…»
Невероятного не будем открывать,
Живя, как все, прямолинейно, просто.
Вот белая больничная кровать,
Стакан с лекарством, взболтанным для тоста.
Сиреневая на стене кайма,
За дверью шепот вдумчивого ветра,
И не помогут выкладки ума
Философа, поэта, геометра.
Смешно читать и думать в этот час,
Такой до ужаса заранее известный.
Еще горят глаза, но чей то бас
Гудит уже — и хлеб ломают пресный.
1914
«Пустое солнце просто и спокойно…»
Пустое солнце просто и спокойно,
Простор полей пустеющей земли,
Располагают исковерканных и гнойных
И всех, чье тело и душа болит,
К невыясненному беспокойству.
Что проскрипит телеги скрип тяжелый,
Что можно вычитать в пустых зрачках,
Какие гениальные уколы
Готовят люди умные в очках,
Под музыку печальную фонолы?
Мне так же даль стеклянная ясна,
Как на костюме пуговка, лоскутик.
И перед смертию душа поражена,
И все тысячелетия в минуте,
Когда на лоб нисходит желтизна.
1914
«Сукно, шурши, шурши, сукно, и жаль…»
Сукно, шурши, шурши, сукно, и жаль
Едва понятными и злыми остриями.
Из окон каменных шестого этажа
Упасть и очутиться в чахлой яме.
Скрипит пролетки злое колесо
И все скрипит от едкой, ржавой злости,
И медленно густой червяк сосет
Жир, мясо, мозг и мускулы, и кости.
Качает ветер мертвое перо
Над головой не умершей, но мертвой;
И над воздушным, пламенным костром
Качается, как всадник, месяц стертый.
1914
«Я летний день давно не целовал…»
Я летний день давно не целовал
Глазами, тростью, башмаками, платьем.
Сегодня волны дивная Нева,
Как Баратынский дивный стих свой, катит.
Вот солнце льет сквозь облако лучи.
И я глаза закрыл, как перед смертью.
Благодаря Тебя за то, что научил
Любить униженных и каторжникам верить.
1914
«Брат мой, хочешь вечно жить?…»
Брат мой, хочешь вечно жить?
Хочешь душу сохранить?
Беломраморным крылом
Бьется Ангел в ветхий дом.
Слышишь этот сладкий стук,
Крыльев, ног и страстных рук?
Брат мой, хочешь вечно жить.
Хочешь душу сохранить?
Выйди из избы скорей
На простор полей, морей.
Надо в вечер, без огня
Сесть на пегого коня —
Если хочешь вечно жить,
Хочешь душу сохранить.
1914
«Ветерочек, святой ветерочек…»
Ветерочек, святой ветерочек
По Белому морю гулял,
От крови был ал платочек,
Корабль наш мыс огибал.
Голубочек наш, голубочек,
Голубочек наш погибал.
1915
«Помню, мы стояли рядом…»
Помню, мы стояли рядом,
Брат молитву сотворил.
Пот с липа катился градом,
Наземь я упал без сил.
Раствори, Господь, темницу,
Окропи своей слезой.
Я увижу голубь птицу,
Старца с белой бородой.
Поле круглое увижу.
Круглые цветы на нем…
С каждым часом ближе, ближе
Тесный и единый дом.
1914
«Гляди на Астрахань. На сей град…»
Гляди на Астрахань. На сей град
И мылом мой лохань. Рад! Рад!
Качаются мозги мачт в голубизне
Неведом райский плод моей отчизне.
Хотелось бы деве в Персию уплыть,
Хотелось бы деве царицей быть.
Пьет нефть, пахнет серебром,
Горным сибирским добром.
Отчизна, отчизна, отчизна
Тебя узнаю, узнаю, узнаю!
1914
«Нарядный, вышитый шелками Невский…»
Нарядный, вышитый шелками Невский,
Ковер из ног, ушей и быстрых глаз.
Шершавые чуть шевелятся занавески
На окнах от запрятанных гримас.
А белый дым, сгущенный в катафалке,
Несется медленной и ласковой рекой.
И если это март, то сонные фиалки
Распродаются сморщенной рукой.
Особенная тишина. В ушах вуаль густая;
Дворец и мост, врачебный кабинет.
И если это март. то синь, безмолвно тая,
Вдруг обнажает каменный скелет.
Мгновенье — стук. Мгновенье очень страшно.
Потом улыбка изъязвленных губ.
И рот, который искренно накрашен,
Глотает воздух, копоть, дым и труп.
