Солнце над Бабатагом

— Пожалуйте, проходите, садитесь, — говорил он, обращаясь к дехканам.

Наиболее почетных, по его мнению, стариков аксакал брал под руку и, приговаривая что-то, вежливо провожал к разостланному у портала цветному паласу.

Люди попроще усаживались на земле, поджав ноги. Среди них оказались Гайбулла с Назар-ака.

— Как вы думаете, уважаемый, не является ли грехом, что мы будем слушать неверного? — шепнул Назар-ака Гайбулле.

Чайханщик подумал и, потрогав бородавку на щеке, сказал, что в шариате нет никаких указаний на, этот счет, а послушать нового человека всегда интересно.

Вскоре вся площадь перед мечетью заполнилась народом. Люди сидели на земле, на арбах; многие, чтобы лучше видеть, забрались на деревья.

— Начнем, — сказал Бочкарев.

Он взошел по высоким ступеням портала, остановился и поднял руку.

— Уртаклар! Товарищи! — начал он. — Я приветствую вас, дехкан-тружеников, от имени вождя всех трудящихся товарища Ленина и от лица Красной Армии, которая находится здесь для того, чтобы помочь вам избавиться от беков, баев и их слуг басмачей…

Бочкарев заговорил о том, как дехкане жили при эмире. Он напомнил о многих тысячах безвинно замученных в зинданах и казненных людей. Он говорил об угнетении трудового народа эмиром и баями, о темной, безрадостной жизни.

Лихарев, присматриваясь, скользил взглядом по лицам собравшихся. Он заметил, как сидевший у портала старик в шелковой белой чалме с ненавистью взглянул на Бочкарева и, нагнувшись к соседу, зашептал ему что-то.

— Эмир, беки и баи обманывают вас, — говорил Бочкарев. — Дехкане, поймите, мы, большевики, хотим вам только добра. Мы хотим, чтобы вы трудились на себя, а не на баев и беков. Вспомните, как вы с кетменем и омачом работали с утра до поздней ночи. Работали по колено в воде на рисовых полях, а комары пили вашу кровь, как пил ее эмир. Вы собирали урожай, а его отбирали у вас в счет уплаты долгов и налогов за землю, за воду, и у вас ничего не оставалось.

Бочкарев помолчал, уловил устремленный на него полный сочувствия взгляд красивого старика с орлиным носом и, кашлянув, продолжал:

— А как жил эмир, беки? Много они работали? На рисовых и хлопковых полях они работали? В воде, в грязи они ползали? Комары пили их кровь? Нет! Они ходили в шелковых халатах, имели по десяти и больше жен, табуны лошадей, сады, дворцы, много земли. И вот басмачи хотят вернуть вам эмира!..

Люди сидели молча, насупившись. Лишь кое-где поднималась голова с глазами, выражавшими полное одобрение услышанному, но тут же человек опасливо озирался и прикрывал веками глаза, чтобы никто не смог прочесть его мыслей.

— Дехкане! — продолжал Бочкарев. — Русский народ, рабочие протягивают вам руку помощи! Мы пришли сюда, чтобы вместе с вами покончить с басмачеством и дать вам возможность заняться мирным трудом на освобожденной земле!

Он помолчал, выжидая. Среди собравшихся пронесся сдержанный шепот.

— А здорово говорит по-ихнему наш комиссар, — заметил стоявший в группе бойцов взводный Сачков.

— Я слышал, он несколько лет жил в Средней Азии, — сказал Вихров.

Митинг закончился. Бочкарев обратился к дехканам с вопросом, кого из горожан они хотели бы видеть во главе местной власти. Дехкане почти единодушно назвали имя Абду-Фатто, отца Лолы.

Абду-Фатто по просьбе Бочкарева поднялся, и комиссар бригады, к своему удивлению и большой радости, узнал, что так зовут того самого красивого старика, который во время митинга сочувственно кивал и улыбался ему.

Народ расходился.

Когда Лихарев и Бочкарев возвращались к себе и свернули в узкий проулок, навстречу им вышел из-за угла чернобородый дехканин. Он приблизился к Бочкареву и, опасливо оглянувшись, тихо сказал:

— Якши! Джуда якши, катта командир!

Он улыбнулся, приложил руку к груди и скрылся в проломе дувала.

— Заметь, — сказал Лихарев, оглядываясь на Бочкарева, — у нас даже сейчас, несмотря на свирепый террор басмачей, много друзей. Но они так запуганы и забиты, что боятся слово сказать открыто.

— Да, — согласился Бочкарев, — я в этом убедился на митинге.

Они вошли под крытую галерею базара. Несмотря на то, что солнце начинало садиться, на базаре было еще много народу. Лихарев и Бочкарев направились вдоль ряда, торговавшего сладостями. Здесь можно было купить фисташки, орехи и приготовленную на сале халву.

Навстречу им медленно выступал старик в белой чалме. За ним шли два дюжих загорелых молодца в тюбетейках. У одного из них были засунуты за пояс тонкие палки.

Старик изредка останавливался, нагибался к сидевшим на земле торговцам и проверял у них гири.

— Кто это такой? — недоумевая, спросил Бочкарев.

— Ишан-раис. Смотрит за порядком на базаре, — пояснил Лихарев.

В это время ишан-раис, проверив одного из торговцев, молча указал на него своим молодцам. Те быстро подхватили обманщика, положили его на землю вниз лицом и стали бить палками по спине. Отсчитав положенное количество ударов, они все так же молча посадили наказанного на место и направились дальше. Торговец, молчавший во время экзекуции, сидел теперь как ни в чем не бывало и с непринужденным видом поглядывал по сторонам.

— Действительно патриархальные нравы, — сказал Бочкарев, усмехнувшись.

Давай купим грецких орехов, — предложил Лихарев, — Я их очень люблю. А ты?

Он нагнулся к старику, перед которым лежала кучка орехов.

Почем? — спросил Лихарев.

— Бир кодак — бир таньга, — важно ответил старик.

— Я все возьму.

Старик отрицательно покачал головой.

— Все нельзя, — сказал он.

— Почему?

— А чем я остальной день торговать буду?

— Да, резонно, — сказал Лихарев, подавляя улыбку. — Ну, тогда половину.

Старик взял весы, состоявшие из веревочек и дощечек, вместо гири положил вывешенный камень, а на другую дощечку насыпал орехи.

— Видишь, какое дело, — заговорил Лихарев, когда они пошли вдоль рядов, — базар здесь вроде клуба: и новостями обменяться можно с знакомыми, и о том о сем посудачить. Ну а так сидеть ведь неудобно. Вот он и берет с собой фунтов пять сушеного винограда или орехов и торгует весь день. А всей торговли на тридцать копеек. В общем, лишь бы время провести.

— Да-а..-протянул Бочкарев, покачав головой. — Пить хочу, — сказал он. — Жарища какая!

Лихарев предложил зайти в чайхану. Бочкарев согласился и заметил при этом, что готов выпить целый самовар.

Они вошли под плетеный навес чайханы.

При виде их Гайбулла засуетился, не зная, где и посадить почетных гостей.

— Привет вам и вашему дому, — говорил чайханщик, кланяясь и прижимая руки к груди.

Он поставил на коврик чайник, сбегал куда-то и принес блюдо урюка.

— Якши, якши чай, — радушно угощал он.

Не зная, чем еще угодить, Гайбулла взял дутар и начал тренькать на нем, но петь на первый раз не осмелился.

— Посмотри, Павел Степанович, вон наш Парда. — Лихарев показал через улицу на соседнюю чайхану.

Бочкарев оглянулся. Парда сидел в чайхане и, прихлебывая из пиалы, поглядывал на проходивших мимо людей. Там были и другие посетители. Среди них находился Ташмурад. Юноша поместился за самоваром с другой стороны чайханы и с любопытством посматривал на Парду. Его интересовало, кто этот человек: «неверный» или мусульманин. По одежде он был кяфир. Но его лицо и манера держаться выдавали в нем мусульманина… «Мусульманин! — твердо решил Ташмурад. — Вон и пиалу держит по-нашему. Но почему он связался с неверными? Надо узнать».

Дело в том, что Ташмурад приехал в Юрчи, где был его дом, по приказу курбаши Мустафакула. Ему было приказано произвести разведку. За это вместо старинной берданки ему была обещана новая английская винтовка с патронами.

Решив, что заинтересовавший его человек мусульманин, Ташмурад захотел познакомиться с ним.

Он встал со своего места и, подойдя, присел подле него.

— Ака, скажите, вы мусульманин? — вежливо спросил Ташмурад, поднимая на Парду свои большие глаза.